Альфредо Конде - Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса

— Он у тебя тоже будет.

— Ведь только из-за них мы не посылаем этот обед к черту.

— Как будто от тебя можно было ожидать чего-то другого, — ответил ему Шосеф, считая вопрос закрытым.

В глубине души Антонио Ибаньес, насколько смог, смирился с оскорблением. Для такого короткого времени этого было более чем достаточно для оскорбления его гордости: сначала бунт на литейном заводе, теперь презрение земляков; презрение после того, как там, возле церкви, он почувствовал, что его любят и уважают, и после того, как он познал любовь Лусинды. Именно поэтому теперь потребовалось двойное усилие, чтобы принять это унижение. То, что произошло на заводе, можно было отнести на счет производственных вопросов, методов ведения работ, такое может случиться с любым предпринимателем, который занимается производством, требуя определенных усилий от своих рабочих, привыкших работать спустя рукава; можно было воспринимать это как столкновение поставленных на кон интересов многих людей: сельских идальго, церковников, тех же крестьян, которые пока получали за поставки то, что считали справедливым, ничего больше и не требовали. Но здесь это было проявлением ненависти, родившейся скорее всего из зависти, презрением, питаемым предполагаемой слабостью земляка, которого они наконец-то видели побежденным, вновь поставленным на свое место, вновь оказавшимся на их уровне.

— Скажи ему, что я приглашаю его к себе, когда ему будет угодно.

Так говорили многие из приглашенных, обуреваемые гордыней и высокомерием, долгие годы дремавшими в них, и Шосеф знал, что это касалось также и его, ибо он влез туда, куда его никто не звал.

Ему нужно было бы послать обойти дома земляков слуг из Нового дома, дабы самому не подвергаться этим столько лет ждавшим своего часа обидным выпадам в адрес представителей его племени, племени Ломбардеро, превратившихся из крестьян в часовщиков и заимодателей. Поэтому он нисколько не сомневался, когда Антонио попросил его составить списки. На всякий случай он уже сделал это в своей «амбарной книге», дабы сохранить память о полученном оскорблении.

В Оскосе существовал обычай регистрировать в специальной книге все, начиная от продажи и покупки земли до расходов на продовольствие, сведений о выданных и взятых для чтения книгах, о ценах на одежду, о заключенных браках, о стоимости семян и полученных урожаев, равно как и о погоде во время сева. В каждом доме была своя книга, и в его обязанности входило заполнение книги в Новом доме, а также в маленьком домике, что он построил рядом с домом своего двоюродного брата. Именно в последней он и сделал запись с точным указанием всех сведений, касающихся нанесенного оскорбления, но сегодня вечером он составит еще один список.

Перед ужином Антонио позвал еще двоих из сопровождавших его и велел им отправиться в Рибадео и заняться там подготовкой домика, что стоял рядом с его дворцом, ближе к ярмарочной площади, неподалеку от городских ворот, как раз между площадью, домами идальго и его дворцом. Он хотел, чтобы дом подготовили, с тем чтобы в нем можно было должным образом разместиться. Он уже предусмотрел, кто будет там жить.

— Вы выйдете завтра на рассвете, и никому об этом ни слова.

Затем они с Шосефом поужинали, снова вдвоем, и выпили во здравие всего того, что до этого времени их связывало. Шосеф продолжал видеть в Антонио все того же ребенка, который вызывал у него чувства, что всегда пробуждаются в старшем брате при появлении младшего, и он с гордостью наблюдал склонность своего родственника к обильной пище, к задушевным беседам без обиняков, без каких-либо тайн, и ему было приятно чувствовать, что его любит этот человек, которого он считал как бы плодом своего воспитания, хотя ему никогда не доводилось задумываться, в чем же оно, собственно, состояло. Все же на этот раз они вели разговоры не слишком долго; в глубине души оба уже устали, ведь долгая разлука сделала свое дело, оставив им, как и всем, кто не видится годами, совсем немного тем для беседы; как бы это ни связывало людей, они вскоре исчерпываются, порождая затем невыносимую тишину. Братья встали и попрощались до следующего утра.

Поднявшись со своей скамьи, Антонио знал, что Лусинда уже ждет его в доме, и направился к ней, забыв о горечи, которую принес ему сегодняшний день. Ночью в какой-то миг она признается ему, что знает об отказе некоторых из приглашенных, и он, сам не зная как, вдруг начнет оправдываться перед Лусиндой в различных злоупотреблениях, которые он, вполне возможно, до этого совершил. Но, признаваясь в них, он начинал отдавать себе отчет в том, что не раскаивается, а, напротив, лишь утверждается в необходимости всего того, что привело его сюда. И в этом он ей тоже признался. Тогда она принялась ласкать его.

В какое-то мгновение он ждал, чтобы она попросила увезти ее с собой, но этого не произошло. Тогда он не смог больше терпеть, чтобы все развивалось само по себе.

— Поехали со мной, — вдруг сказал он ей.

Тогда она крепко прижалась к нему и ничего не ответила, но он понял, что она приняла предложение.

В конце обеда он встал и объявил о своих дальнейших планах. Пока он говорил, он постепенно обнаруживал, что все мысли, что до сих пор были сокрыты, теперь выстраивались с обычной непринужденностью и последовательностью. Так уже случалось и раньше, когда он устроил школу и ему приходилось учиться самому, уча других, объясняя другим, что было поразительно для такого молчаливого человека, как он. Теперь происходило то же самое, и, произнося речь, он решал, какие действия предпримет, дабы добиться полного восстановления и даже расширения всего, что было разрушено. Новые планы у него в голове приобретали реальные очертания, и одновременно он восстанавливал в памяти старые проекты, которые вскоре собирался претворить в действительность. Для этого он и вернулся в Оскос, чтобы вновь почерпнуть здесь ту силу, что двигала им на протяжении всей жизни. Он понимал это теперь, говоря перед своими земляками. То, что он считал бегством, по-настоящему оказалось путешествием внутрь самого себя. И теперь он уже прибыл к месту назначения. Теперь он мог возвращаться и вновь обрести свое место в мире. Он испытал такой восторг, что, не сомневаясь, приписал своей интуиции тот факт, что перенес отъезд со вчерашнего дня, словно что-то подсказало ему, что именно по завершении обеда, перед собранием именитых граждан, перед патриархами его племени, свершится катарсис, в поисках которого, движимый интуицией, он и прибыл сюда, дабы вновь вернуться в мир, пройдя через сей возрождающий ритуал.

Когда обед был закончен, он выехал в сторону Вилановы, намереваясь переночевать в монастыре. Весна была в самом разгаре, день длился долго, а посему он надеялся прибыть туда еще засветло. Перед отъездом он обнял Шосефа после того, как по очереди попрощался с каждым из сотрапезников, пообещав внимательно отнестись ко всем их просьбам и нуждам и уверив их, что Саргаделос будет процветать, как никогда раньше. Он чувствовал себя сильным, был уверен в себе и знал, что сможет все восстановить.