Альфредо Конде - Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса

Тогдашнее общество лихорадило, все еще лихорадило. Из Франции доходило множество идей, которые кто-то принимал, не особенно подвергая анализу и никоим образом не пытаясь приспособить к собственной жизни; другие точно так же отвергали их, но по причинам диаметрально противоположным. Слишком долгие годы весь народ, все королевство приучали слепо верить, вместо того чтобы научить думать. А он хотел думать. Но при этом он не хотел отказываться от истин, воспринятых от матери. Он не отдавал себе отчета в том, что если живешь в определенной среде, то рано или поздно она поглотит тебя.

Разорившиеся идальго, смирившиеся или свыкшиеся со своей судьбой, становились матросами или кузнецами, а те, что сохранили унаследованные богатства, жили за счет земельных угодий, читали брошюры и монографии, в обилии издаваемые клерикалами и учившие их наращивать богатства и улучшать производство; все они вместе и каждый в отдельности паразитировали на чужом труде, взимая плату за аренду своих земель, и лишь некоторые наиболее отчаянные отваживались рискнуть частью излишнего капитала, вкладывая его в сделки, могущие принести прибыль, но только в сделки, а никак не в промышленность. Одновременно они распределяли своих вторых и третьих отпрысков между местными и провинциальными церковными и судейскими должностями, всячески способствуя сохранению общества, зиждившегося на взаимной заинтересованности и поддержке. И между теми и другими находился он, кто, будучи сыном бедного писаря, должен был бы работать кузнецом, но вместо этого стал предпринимателем, организатором металлургического производства; ему следовало бы пользоваться чужим трудом на собственных земельных угодьях, приобретенных в результате удачных сделок, а он занимался торговлей, стараясь полностью овладеть всеми ее тайнами, поспеть и там и сям, не обращая внимания на то, что осмотрительно советовали ему другие идальго, стремившиеся обуздать его головокружительный взлет, а прибыль от торговли пускал на создание промышленных предприятий. Ибаньес хотел всего и не отказывался ни от чего. Он подозревал, что остальные примут его созидательный порыв за проявление амбиций; ибо он действительно желал находиться на вершине, но лишь для того, чтобы вести людское сообщество к прогрессу и благосостоянию. Для этого он и жаждал власти: чтобы изменить жизнь. Он был демиургом.

Антонио вдруг удивился, обнаружив, что мыслит так. Ведь всегда одни каким-то образом оказывались наверху, а другие внизу. Кто он такой, чтобы изменять этот порядок вещей? Одни наверху, другие внизу; не намереваясь ничего кардинально менять, он вполне мог бы слегка все это поправить, производя или создавая богатства, занимаясь торговлей, добиваясь счастья для народа, поднимая уровень его жизни, пусть даже и насильно, дабы, достигнув изобилия, приблизиться к самым возвышенным духовным интересам — тем самым, от которых народ так далек из-за бедности, вечно порождающей нищету и отчаяние.

Бедняк, лишенный защиты Фортуны и Просвещения, занятый лишь поисками пропитания в нищенской среде, не имеет времени для других занятий. По крайней мере для занятий, подобных тем, которые признавал сам Антонио, готовый сделать для народа все, но никоим образом на этот народ не рассчитывавший; он мог рассчитывать лишь на помощь Бога, Который, несомненно, осветит путь воплощения его честолюбивых замыслов. Народ был грубым и невежественным, неотесанным и легко поддающимся любому влиянию. Антонио Ибаньес должен был стать или его должны были считать чудотворцем. Но катастрофа показала, что это не так. Теперь следовало ухватиться за другую идею и сделать это наперекор всем клеветникам. Зависть порождает в душах людей совершенно разные выводы. Таким образом, Ибаньес утвердился в своих старых убеждениях. И сделал это в ситуации, малоподходящей для переоценки жизненных ценностей. Но именно так неожиданно приходят в голову мысли тем, кто ищет во тьме, среди теней.

Он покинул подземный ход и поднялся в свое жилище. Уже наступил день. Он выглянул в одно из окон и посмотрел на бульвар, пролегающий между скитами Святого Роке и Странствующей Девы. Скит был сооружен в восемьдесят шестом году на его великодушное пожертвование в шесть тысяч шестьсот реалов. Он был очень благодарен Святому Роке, к которому часто обращал мольбы, дабы тот избавил его от чумы и прочих бед. Как и Странствующей Деве. Тот 1768 год оказался совсем неплохим: его сделали синдиком, а корабли водоизмещением пятьдесят тонн, построенные на верфях Порсильяна и снаряженные для транспортировки кукурузы из нижних галисийских земель, с тем чтобы распределить ее среди наиболее обездоленных, принесли заметную прибыль. Это были не очень большие суда, но благодаря своей грузоподъемности и скорости они позволили ему снизить цены на кукурузу и при этом потопить мелких импортеров, одновременно утолив голод неимущих; сие удачное дельце вновь вызвало благодарность и ненависть одновременно. К этому сводилась вся его жизнь: ублажать одних, вызывая тем самым неудовольствие других, получая прибыль, выражавшуюся не только в реалах, но и в людских симпатиях, — что уж говорить об антипатиях.

Он обошел весь дом. Ему не хватало шума, характерного для больших семей, и он понял, что скучает и по самой семье, даже по Шосефе. Ему напомнил о ней пустой дом. В это мгновение ощущение неверности, вновь совершенной той ночью, вдруг обрело размеры, которых оно было лишено ранее. Раздумывая об этом, он подошел к лестнице, ведшей на башенку, расположенную на крыше, с которой ему так нравилось созерцать море и наблюдать за прибытием своих долгожданных судов, и поднялся по ней.

Оказавшись наверху, он сел, намереваясь предаться созерцанию океана и размышляя о том значении, которое за столь короткое время обрела в его жизни Лусинда. С тех пор как он увидел ее в доме Шосефа, он действовал по воле чувств, необдуманно, чем никогда ранее не страдал. Ему взбрело в голову взять ее с собой, и он увез ее, затем ему вздумалось отправить ее вперед, а самому ехать следом, и он сделал это; потом он стал раздумывать о пользе подземного хода, и тот был построен за одну неделю; и вот теперь он впервые прошел по нему туда и обратно путем супружеской измены, пытаясь воссоздать в памяти свою разбитую жизнь; но Бог, должно быть, не будет к нему слишком строг. Бог находился внутри него и досконально знал его сердце. Если вся его жизнь состояла в том, чтобы работать не покладая рук ради всеобщего блага, то теперь, очевидно, пришло время позаботиться о собственном благе. Тот, кто не обладает имуществом, не может раздавать его. Это так или, по крайней мере, должно быть так; но для того, чтобы было возможно осчастливить остальных людей, чего дано достичь лишь избранным, почему бы Богу не позволить ему эту связь, наполнившую его благодатной энергией как раз тогда, когда он уже стал терять надежду, что сможет вновь обрести ее теперь, когда более всего в ней нуждается? Лусинда даст ему силы, необходимые для того, чтобы перестроить мир, ибо только в этом и заключается смысл любви, с тех самых пор как существует Вселенная.