Альфредо Конде - Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса

Он был одинок, он чувствовал это, но и желал этого. И это его настораживало. Мир еще предстояло завоевывать, еще многое предстояло сделать, прежде чем под даться разочарованию и бездеятельности. Ему следовало бороться гораздо напряженнее, чем всем остальным людям, если он хотел видеть все свои планы воплощенными в жизнь. Но он всегда будет стоять на страже своего одиночества, того понятия свободы, которому он научился у своих родственников-часовщиков, хозяев своего времени, владельцев земель и любителей слов.

Он был одинок, и ему необыкновенно нравился его собственный образ, который поддерживали супруга, сыновья и даже Лусинда; этот образ зиждился на его огромной экономической мощи, подкреплялся густой сетью друзей и влиятельных знакомств и находился под неустанным наблюдением враждебных сил — сил старого режима и клира, благословлявшего этот режим на его предсмертные, самые чудовищные дела. Весна была нескончаемо длинной, бурной и богатой на грозы. Лето прошло. Оно оказалось недолгим. Теперь оставалось только ждать осени. Спокойно ждать.

Церковь Сан-Педро-де-Кангас-де-Фос стоит на небольшом высоком мысе, выступающем в море и закрывающем маленькие островки, расположенные к востоку от него. Мыс сориентирован таким образом, что пляж, песчаный берег, узкий и уютный, защищен от преобладающих там ветров, которые приносят с собой непогоду, называемую галерна [102] Галерна — период лета, когда на западном и северном побережье Испании дует сильный северо-западный ветер, который, как правило, называется тоже галерна. , которая обычно приходит с запада, хотя ее могут принести и ветры других направлений. Островков с пляжа не видно.

Церковь стоит у самого обрыва, и прямо перед входом растет шелковица, старая и необыкновенных размеров: у нее огромный, толстый ствол и необычайно развесистая крона. Напротив церкви, на небольшом расстоянии от нее, находится дом священника. В южной части здания, откуда открывается вид на раскинувшуюся вдали долину Феррейра-де-Валадоуро, расположена зала, в которой только что обильно, по своей всегдашней привычке, отобедали священники из округи.

Дон Роке Виньяс, настоятель прихода, только что встал, чтобы вновь опуститься на одну из каменных скамеек у окна, сквозь которое проникает заполняющий помещение свет. Он сделал это под тем предлогом, чтобы открыть стоящий на другой скамье ящик, в котором он хранит одно из своих сокровищ: он прячет там несколько дюжин шелковичных червей, питающихся листьями шелковицы, разведение шелкопряда составляет одно из главных пристрастий его жизни. Никому не известно, откуда он каждый год берет новых червей и что делает с золотистыми шелковичными коконами, в которые они заворачиваются, после того как насекомые покидают их, преобразовавшись в недолговечных бабочек, почти не умеющих летать и не отличающихся особой красотой. Некоторые говорят, что у дона Роке шелковые простыни, но никто никогда их не видел.

Он приподнимает крышку ящика и наблюдает, как гусеницы ползают по листьям, скользя ртом по их кромке и обгрызая их, придавая им новые очертания, тут же сменяющиеся другими, — так прожорливы эти шелковичные черви. Затем он снова опускает крышку и встает со скамьи. Это нечто вроде пантомимы. Ему даже не пришло в голову показать гусениц своим братьям во Христе, несмотря на то что некоторые из них вытягивали шеи, изображая несуществующий интерес. На самом же деле в намерения дона Роке, которые он благополучно осуществил, входило другое: ему нужно было подойти к окну и, стоя там так, что его силуэт отчетливо вырисовывался на светлом фоне, указать на горизонт и, напыщенно жестикулируя и вытянув вперед руку, описать ею полукруг, начиная с востока и охватив обширное пространство, в глубине которого, в самом конце высокого гористого горизонта, виднеются вершины, отчетливо проступающие на фоне ясного предвечернего неба. Расположившись таким образом, он стал показывать места, будто они лежали у него на ладони и он разбрасывал их по всему зеленому пространству.

— Можете говорить все, что угодно, но это я поднял жителей Рибелы и Виламора; жителей Вилачи… и Виласинде, а также Алемпарте. О, если бы не я, это был бы настоящий крах! Жаль, что не все из вас оказались на высоте положения, иначе сегодня мы бы здесь не сидели! — сокрушается он громоподобным голосом, совершая руками колебательные движения сверху вниз, будто взвешивая ими воздух или держа на них тяжесть всего мира.

Может быть, у дона Роке простыни и из шелка, но голос его подобен грому. Он высок, и ему добрых сорок лет. В некий момент, определенный им с судейской точностью, его голос будто завис в воздухе, а взгляд обратился к Коуто, чтобы потом переместиться оттуда к вершинам самых дальних гор Кастело, тех, что скрывают в своих недрах белую глину, за которой теперь охотится этот ненавистный хозяин Саргаделоса, твердо вознамерившийся возвести керамическую фабрику прямо рядом с металлургическим производством. Остальные гости и правда не очень-то прислушиваются к нему. Они давно привыкли к свойственной ему высокопарности, к его гортанному голосу и к высказываниям вроде того, что нет ничего хуже, чем ложная скромность. Однако их тоже беспокоит неуемная деятельность человека, спустившегося с гор, из Оскоса, чтобы подвергать опасности если не их существование, то уж наверняка незыблемость их вековых привилегий.

— А теперь вот фаянс. Это уже слишком, — заключает дон Роке, отмечая одобрительные взгляды своих коллег.

Священники собрались здесь, чтобы поговорить о своих проблемах. Они поступают так время от времени под любым предлогом. Два года назад Вильям Питт [103] Питт Вильям (1759–1806) — английский государственный деятель. В 1783–1801 и 1804–1806 годах — премьер-министр Англии. приказал разрушить верфи Ферроля, и десять тысяч англичан высадились в Дониньосе с этим столь порочным намерением, но так и не смогли осуществить его, ибо были изгнаны самими жителями с помощью войск, стоявших в столице морского департамента. Мир изменчив, и вчерашние союзники сегодня вполне могут стать захватчиками, ничто не вечно; интересы всех и каждого сталкиваются в зависимости от того, какие наступают дни и какие приходят новые силы. Но им, святым отцам галисийской архиепархии, которой с 1801 года правит дон Рафаэль Мускис, до этого мало дела. Они верят, что их не убудет. Английские лютеране или французские революционеры, какая им разница; если их оставят в покое вместе с их излюбленными привычками и вековыми привилегиями, то пусть приходят и уходят, только бы не беспокоили их, пусть появляются и исчезают, им все равно.