Анатолий Марченко - За Россию - до конца

— Хочу воевать вместе с вами, других целей у меня нет, — ответил я и вдруг почувствовал, что краснею. Как ошибались чекисты, думая, что из меня может получиться настоящий агент: они совершенно упустили из виду, что я всегда краснел, когда пытался скрыть правду. Так было в детстве и в юности, так было и сейчас.

Хорошо ещё, что я сидел спиной к окну и прямые лучи солнца не падали на моё лицо, и потому, кажется, Антон Иванович ничего не заметил.

— Думаю, что ты выбрал правильный путь. — В голосе Деникина чувствовалось удовлетворение моим ответом. Кажется, даже лаконичность ответа произвела на него благоприятное впечатление, ибо он и сам не переносил многословия.

— Что же, будем считать, что нашего полку прибыли, — с прежним удовлетворением произнёс Деникин. — Нашей Добровольческой армии сейчас дорог каждый офицер, каждый солдат. А чтобы тебе было легче начинать новую службу, кратко обрисую обстановку, в которой мы формируем вооружённые силы Юга России. Прямо скажу, что мы — и Алексеев, и, царство ему небесное, Корнилов, да и я тоже — переоценили те возможности, которые, казалось бы, должна была предоставить нам область Войска Донского.

— Но почему? — удивился я, стремясь вызвать Деникина на откровенность.

— Видишь ли, Дима. — Кажется, ему понравилось, как я живо интересуюсь обстановкой. — Казаки испугались того, что приток офицерства на Дон может послужить своеобразным магнитом, притягивающим нашествие красных. Да и возвращение казачьих войск в родные края принесло с собой с фронта пагубные идеи большевизма. И как результат — в среде казачества тоже началось разложение. Разве можно было представить себе раньше, что казаки станут отрицать авторитет стариков, отрицать власть, бунтовать и даже начнут преследовать и выдавать офицеров? Советская власть затмила им разум. Казаки поверили лживым обещаниям о том, что им будет гарантирована неприкосновенность казачьих прав и уклада жизни. Трагедия распада проникла и в казачья семьи, где часто дети поднимаются против отцов, а отцы против детей!

— Я пытался ответить себе на вопрос: почему вы ушли с Дона, ведь можно было попытаться переломить казаков? — Я воспользовался тем, что Деникин сделал паузу. — Тем более что, кажется, и на Кубани такие же настроения?

— Сейчас я тебе объясню. — Деникин помолчал. — Одна из главных причин ухода в том, что та Дону офицерам грозила постоянная опасность. Расхожее мнение состоит в том, что казаки якобы встречают нас с распростёртыми объятиями. Но это не более чем большевистская пропаганда. Своим прибытием на Дон мы поставили покойного ныне генерала Каледина в чрезвычайно тяжёлое положение. Знаешь, ведь непрошеный гость хуже татарина. Конечно, существует старый казачий обычай: «С Дона выдачи нет». Но ныне всё так круто повернулось, обычаи тоже! Каледин вынужден был прислушиваться к голосу своих противников. И потому он даже просил генерала Алексеева вербовать добровольцев более конспиративно и перебраться за пределы Войска Донского, скажем, в Ставрополь или в Камышин. И мы решили перебазироваться на Кубань. Здесь для нас более благоприятная обстановка.

Деникин умолк, видимо полагая, что он уже и так сказал слишком много.

— Ну да что это я так разговорился, — посетовал он. — Поди, утомил тебя серьёзными вопросами. Ты и сам скоро поймёшь, что к чему. Главное, что ты пришёл к нам. И ты не одинок. Молодёжь — офицеры, юнкера, кадеты, студенты, глубоко оскорблённые в своих патриотических чувствах, презирая опасность, стремятся к нам. Честно тебе скажу, Дима, — вдруг воодушевился он, — если бы в этот трагический момент нашей истории не нашлось молодёжи, готовой идти на смертный бой с большевиками, готовой отдать свою кровь и жизнь за разрушенную родину, — я бы вынужден был отказаться от принадлежности к народу, к которому счастлив принадлежать.

— Мои чувства созвучны с вашими, — поспешил заверить его я, вновь содрогаясь от заведомой лжи.

— Спасибо, Дима, — прочувствованно произнёс Антон Иванович. — Мы ещё поговорим обо всём. Пока что я намерен прикомандировать тебя к своему штабу для разного рода поручений.

— Ваше превосходительство! — взмолился я. — Мне хотелось бы прямо в строевую часть, на передний край...

— Всё в своё время, — прервал меня Деникин, и по тому, как голос его потеплел, я понял, что ему импонирует это моё желание. — А пока побудешь подле меня. Это поможет тебе лучше войти в курс дела.

Он подошёл ко мне и снова обнял за плечи:

— Мне очень дорога память о твоём отце. — Эти его слова прозвучали особенно проникновенно. — И потому прошу тебя: будь мне как сын!

— Благодарю вас, Антон Иванович, это для меня высочайшая честь! — Впервые за всё время беседы я назвал его по имени-отчеству.

Слова Деникина и впрямь растрогали меня едва ли не до слёз: «И этого человека я должен буду предавать?!»

В этот момент в гостиную вошёл генерал Романовский. Внешне он был спокоен, хотя я и заметил на его лице некоторую озабоченность. Он мельком взглянул на меня, и мне трудно было понять, узнал он меня или нет. Дело в том, что прежде я не раз видел его, когда он встречался с моим отцом. Я знал, что Романовский был сыном артиллерийского офицера, окончил кадетский корпус в Москве, Константиновское военное училище в Петербурге , вышел подпоручиком в лейб-гвардии 2-ю артиллерийскую бригаду, позднее был принят в Академию Генерального штаба, где учился вместе с Марковым. Последней его должностью до революции была должность генерал-квартирмейстера в Ставке Верховного главнокомандующего генерала Корнилова.

Мне показалось, что с того времени, как я не видел Романовского, он заметно постарел и выглядел уже не таким стройным и подвижным, как раньше.

— Антон Иванович, — обратился Романовский к Деникину, но тот перебил его:

— Иван Павлович, представьте себе, какая неожиданная встреча! — Деникин кивком головы указал на меня. — Надеюсь, вы узнаете этого молодого человека?

Романовский теперь уже более внимательно посмотрел на меня.

— Очень знакомое лицо, — виновато произнёс он, — но что-то...

— Не буду вас мучить догадками, — оживлённо сказал Деникин, довольный, видимо, тем, что его зрительная память оказалась более надёжной, чем память начальника штаба. — Это же Дима Бекасов, которого мы с вами знавали ещё совсем юным. А теперь перед вами — поручик Бекасов.

— Сын полковника Бекасова? — В голосе Романовского прозвучали и удивление и радость. — Как же, как же, ещё бы не помнить.

Он подошёл ко мне, и я ощутил крепкое пожатие его руки.

— С большим трудом и риском для жизни добрался к нам, впрочем, как и другие добровольцы, — пояснил Деникин. — И я безмерно рад, что молодёжь по зову сердца собирается под наше знамя. А, вы хотели что-то сообщить, Иван Павлович? Что-нибудь срочное?