Владимир Рынкевич - Мираж

— Это я понимаю.

— И в создаваемом Русском совете большое место занимают представители Главного военного командования. Разумеется, вы войдёте. Членов Совета от военных назначает Главнокомандующий. Председателем Совета буду я...

Вот это генерал понимал прекрасно. Побывав Верховным правителем Крыма, барон всё ещё мечтает стать Верховным правителем России! Начинает с создания Русского совета под своим председательством. Мешать нельзя — у него хватит возможностей оторвать Кутепова от армии. Нельзя и помогать. Надо исполнять свой долг, наблюдать и молчать.

И всё же весна продолжалась. Кутепов договорился с французами по всем вопросам, возвращался с победой, и встречать его на набережную высыпал чуть ли не весь лагерь. Пароход ещё не прибыл, и встречающие прогуливались, радуясь весенней погоде, распускающимся листочкам на маслинах, тамарисках и других деревцах, непривычных русскому глазу. Юнкера пели песни то боевые, то полупохабные, то устраивали кошачий концерт. Воронцов и Мария Захарченко вышли к морю. Он обещал ей не говорить об этом, и они иногда встречались.

— Женщина-воин для меня загадка, — говорил Максим Павлович. — Ведь войны — это убийство человека.

— Вы считаете, что только мужчинам дозволен этот грех?

— Но само ощущение убийства живого! Ведь оно потрясает человека, становящегося убийцей не в ссоре, не в силу какой-то ненависти к данному человеку, а по приказу. Он убивает того, кто ему совершенно неизвестен, и лично против кого ничего не имеет. Никакой злобы или ненависти. И сам процесс убийства. Особенно в рукопашной. Я был артиллеристом, но участвовал и в атаках пехоты и в рукопашном бою, приходилось и пленных расстреливать. Я испытывал сильные нервные потрясения. Только в артиллерии хорошо — ты даже не видишь, кого убиваешь.

— По-моему, в этом и мужчины и женщины одинаковы. У нас в полку была медсестра, которая всегда участвовала в расстрелах пленных. И штыком работала. А другие женщины приходят в ужас при виде убийства, их тошнит, они теряют сознание. Да и у мужчин такое бывает.

— На большой войне вы же были в гусарах. Приходилось рубить?

— Там как-то не удавалось. Такие были странные атаки: «Ура», чуть разогнались, а противник уже в бегство. Но в гражданской было всё. Вы, Максим Павлович, ошибаетесь, утверждая, что в бою убиваешь незнакомца, против которого не имеешь никакого чувства злобы или ненависти. Ошибаетесь. Я так наполнена злом, что не осталось места больше ни для каких чувств. Я ненавижу каждого с той, красной, стороны. Они отняли у меня всё. За что они лишили меня родного дома? Лишили родины? Убили второго мужа. Он умирал от ран в Крыму в страшных мучениях. Я тоже там едва не погибла. Поэтому я в любую минуту готова убивать их. И рубить, и расстреливать, и колоть.

— А Бог?

Она не успела ответить, а может быть, он не услышал — толпа закричала: «Ура! Приехал!» Мария счастливо улыбалась и тоже кричала. Совсем молодая красивая женщина. Ей всего 27.

Кутепов вышел на набережную, как всегда прибранный, как на парад, с довольной, хитроватой улыбкой. Штейфон подошёл с рапортом, и тут же толпа офицеров окружила их и подняла генерала. Его вносили в город на руках. Кричали: «Ура Кутепову!»

— Ура Русской армии! — крикнул он в ответ. — Крепите дисциплину, господа, и тогда мы сохраним и армию, и Россию!

Многие сопровождали процессию с генералом, другие стояли на тротуарах восторженными зрителями, как Воронцов с Марией. Генерала несли совсем рядом с ними, и Воронцов приветственно махал ему рукой. Кутепов заметил его, и Максим Павлович прочитал на его лице: «Теперь ты видишь, что я прав?» Генерал перевёл взгляд на Марию, стоявшую рядом с Воронцовым, и лицо его словно туча заслонила. Нахмурился и отвернулся. Почему?

Появились приметы: если Кутепов утром появляется в лагере в дроздовской малиновой фуражке с белым околышем, а в тёплую погоду и в белой гимнастёрке, значит, у генерала прекрасное настроение; если в малиново-чёрной корниловской фуражке и с «ударными» черно-красными углами на рукавах — всё может случиться, как бывает, когда стрелка на барометре показывает «переменно»; если же в марковской чёрной с белым верхом, то сразу исчезай с глаз, иначе окажешься на «губе», а за что — найдёт.

Несколько дней подряд носил он марковскую папаху и всегда столовую миновал, не заходя. В один такой пасмурный апрельский день прошёл по лагерю, нарушений не заметил, но встретил Воронцова с газетой — капитан считал постыдным прятаться от начальника. Воронцов переложил газету в левую руку, правой отдал честь. Кутепов остановил его и спросил:

— Какую газету читаете, капитан? Разрешите посмотреть. «Воля России»? Её в руки противно брать. Вот откуда у вас ненависть к нашему лагерю. Это ваши друзья расписывают то, как я бью офицеров палкой и вешаю на передней линейке? Вы видели в лагере виселицу?

— Нет, ваше превосходительство.

— Зачем же вы читаете этот клеветнический листок? И другим, наверное, даёте. Её бы разорвать и сжечь, но я не стану этого делать. Берите, читайте. Набирайте материал против меня и нашей работы.

Дальше не пошёл. Вернулся к себе. У дома на скамейке ждали Белов и Кривский. Штабс-капитан Белов был хорош тем, что всегда знал всё о всех. Например, можно было узнать у него, что вчера говорил о генерале Кутепове Штейфон, выпивая со своим адъютантом, к какой женщине в город ездит этот мудрый поручик Кривский. Но почему-то нельзя его спросить об отношениях Воронцова с Марией Захарченко.

— У кого разговор короче? — поинтересовался Кутепов.

— У штабс-капитана, — сказал Кривский.

— Почему это вы так? — обиделся Белов.

— Знаю. Старый разведчик.

— Тогда заходите вы, штабс-капитан.

Денщик Самушкин заканчивал мыть полы, заторопился и быстро покинул комнаты. Генерал пригласил Белова в кабинет. У того был письменный донос:

— Я, ваше превосходительство, записал, потому что здесь дело для военно-полевого суда — преступная агитация. Да и повторять такое мне совесть не позволяет.

Генерал прочитал донос на полковника Щеглова, распространяющего слухи о том, что Кутепов получает 200 лир в месяц, имеет стадо баранов и состоит пайщиком гарнизонной столовой. О Врангеле Щеглов говорил, что тот имеет мануфактурный магазин в Константинополе. Выражал недовольство порядками в армии, когда старшие офицеры должны служить рядовыми. Говорил, что большинство русских офицеров с высшим образованием служат в Красной армии.

Резолюция была короткой: «Генералу Штейфону. Арестовать, допросить, в случае подтверждения фактов предать военно-полевому суду. Кутепов».