Владимир Рынкевич - Мираж

— Ищи. Вон у меня их сколько.

Искал. Случайно могло что-то выскочить — схемка, незнакомая фамилия, особенная дата, например, 13 апреля... Ничего не нашёл. С Кривским был принципиально осторожен — о делах ни слова.

Проверял свои новые трёхдюймовки, панорамы налаживал, тормоза, лошадей смотрел. Послал ездового в штаб за нарядом на сено. Тот вернулся и доложил, что без пропуска не пускают. Пошёл сам, сказал адъютанту Ленченко:

— Вы тут пропуска для истории храните. Может быть, там солдатская бумага затерялась?

— Делать нечего — ищи.

Нашёл. «11 апреля 1920 г. — г-на Иванова из Симферополя пропустить к капитану Кривскому». «10 апреля 1920 г. г-на Петрова из Симферополя пропустить к капитану Кривскому до 24.00».

Вечером гуляли с Кривским. Луна заливала площадь, выискивая железки и бумажки.

— Пойдём в переулки — там черешни цветут, с ума сойти, — предложил Леонтий.

Они не сводили с ума — просто ласково посмеивались над теми, кто внизу, во тьме, лишён счастья цвести, поднимать белеющие кроны над людской мелочностью, цвести для всех и ни для кого.

— Дивчины не хватает, — сказал Кривский.

— Выйдем на Днепр — там и дивчин сколько угодно. Мне бы сейчас в Симферополь к одной съездить хоть на ночку. Не поможешь? Вроде какие-то машины к тебе ходят.

— То такие машины, знаешь... Впрочем, завтра может быть оказия. Подходи к концу дня.

Дымников подошёл к штабу на закате. Возле него — только машина Кутепова. Леонтий зашёл к Кривскому, сказал, что отпросился на сутки, но выгорит ли дело? Михаил пожал плечами.

— А вот и она, — сказал Кривский, услышав шум мотора.

— Ваше благородие, вчерашняя армяночка пропуск просит, — доложил вошедший часовой.

— Вот ей до двенадцати. Шофёр пусть сидит.

Вошла худощавая быстрая девушка Ануш.

— Здравствуйте, господа. Вдвоём меня будете допрашивать?

— Зачем, Ануш, допрашивать — она сама всё рассказывает, — сказал Кривский. — Но только мне одному.

— Сегодня мало, капитан.

— Потом, потом.

Выйдя из штаба, Дымников попытался заговорить с шофёром, но тот был не только молчалив, но и чем-то странен: выбравшись из машины, чтобы размяться, как-то странно изгибался, напрягая мышцы, а его лицо двигалось, будто он поёт про себя какую-то песню и ей в ритм делает свои упражнения.

Беседа Кривского с Ануш оказалась короткой. Дымные крымские сумерки ещё только ложились на посёлок.

— Господин капитан поедет с вами, — сказал Кривский. — Довезите, куда он попросит.

Над тёмными горами сияло звёздное небо, в городе сияли звёзды фонарей. Сидели с Ануш рядом. Она рассказывала о своей умной старшей сестре, которая где-то работает и много приносит денег, а она вот... Любит музыку, Чайковского и Шопена. Её учит один старик. Живёт на Алексеевской, за рынком. Далеко ходить. Да и какая сейчас музыка. Дымников не спросил ничего лишнего — шофёр начеку — вышел у ресторана Крым, сердечно попрощался. Он наивно надеялся, что вдруг здесь окажется Федя на извозчике. Оказался. Только без извозчика и появился не сразу, а минут через 15.

— Хоть кое-что, — сказал Федя. — «Роллс-ройс» № 31. Они напрокат берут, но поищем. И что ещё? Рынок, Алексеевская, Шопен... Этот Шопен француз?

— Поляк.

— О-о! Тоже кое-что. Завтра давай на рынок и на Алексеевскую. Я подойду. Я на рынке по мелочам спекулирую.

Утро было шумное — газеты нарасхват: 25 апреля польская армия начала наступление на Советскую Россию! Дымников купил «Юг России» и рассматривал на опубликованной в газете схеме длинную линию фронта, протянувшуюся от границы с новым государством Литвой до Чёрного моря. Все злобные стрелки направлены на восток. Пилсудский добился своего: Деникина, которого он не любил и боялся, разгромил вместе с Лениным, а теперь вместе с Врангелем пошёл на Ленина. Его он, наверное, не боится. Государственное мышление. И Марыся так же думает.

— Что, Леонтий Андреевич, наша берёт?

В толпе у газетного киоска стоял Игнатий Николаевич и размахивал смятой газетой.

— А вы разве поляк? Я не знал.

— Мы все европейцы. И Крым станет Европой. Вы знаете, что Врангель приглашает Кривошеина, Струве, других реформаторов? А как точно был рассчитан удар Кутепова. 13-го. Как раз перед наступлением поляков, чтобы оттянуть силы. Теперь Киев и Одессу нечем защищать...

Однако Игнатий великий стратег! Поляки теперь помогают Кутепову.

— Наверное, польское представительство здесь откроют. Как вы считаете, Игнатий Николаевич? Вроде бы союзники.

— Говорят, что уже открыли. Где-то возле Собора...

Дымников нашёл трёхэтажное скромное здание, в которое носили мебель, а снаружи спешно красили стены и готовили место для официальной таблички.

Стоя на противоположной стороне улицы, он наблюдал за суетой у заинтересовавшего его дома и, в конце концов, заметил Ануш. В тот дом она шла с толстой армянкой, наверное, старшей сестрой.

С Федей Дымников встретился на площади.

— Как ты не боишься? — спросил Леонтий. — Контрразведка кругом.

— Я человек рисковый — смерти не боюсь. Живым не дамся.

— Передай начальнику, что информация шла через польский источник. В новом польском представительстве сёстры-армянки. Из них старшая — на линии связи. Младшую не трогать, иначе я горю.

— Любишь ты молодых девок, капитан.

Так, значит, и было, господин Дымников. Польский агент с карманами, набитыми франками, нашёл стяжателя штабиста-латыша и купил у него оперативный план. Далее шифровка Варшава—Симферополь... А ты, умная армянка, развязывай язык и становись к стенке.

Потом он сидел в прокуренном «Крыме», слушал радостные разговоры об успехах поляков и о реформах Врангеля. Взят Киев! Земля в Крыму передаётся тем, кто на ней трудится, но... Всякое владение землёй подлежит охране государственной власти от захвата и насилия... В общем, пустые слова. А вместо царской копейки уже идёт 500 рублей-колокольчиков.

Фёдор промелькнул в толпе и подошёл.

— Что с армянками? — спросил Леонтий.

— Они служат в польском представительстве. Никто их не трогает. Припугнули, правда, малость. А предателя нашли. Из комсостава Латышской дивизии. Расстрелян перед строем.

Генерал вызвал неожиданно, в неурочное время, на закате, и был неожиданно мягок.

— Мы с вами сражаемся с февраля 17-го, — сказал он, — я полностью вам доверяю. Скажите, как ваши дела? Имеете ли связь с родителями? У меня о них самые приятные воспоминания.

— Случайные вести доходят. Знаю, что живы и здоровы.

— У меня примерно так же. Лидия Давыдовна пока в Константинополе. Сёстры — в Риге. Что с ними — не знаю. Младшего брата Сергея вы знаете. Он в 17-м некоторое время был в полку, но не захотел сражаться за Белое дело. Отсиживается в Петрограде. Надеется, что его пощадят. Пока идёт война, может быть, и не тронут. Мать Петра Николаевича не трогали. Однако потом, когда почувствуют себя победителями, пощады не будет никому.