Садриддин Айни - Рабы

А по краю этих полей покачивали своей голубой листвой рощи саксаула, посаженные, чтобы укрыть поля от песков, наползающих из безводной каменистой пустыни. И не узнать, что всего лишь несколько лет назад эти поля пропадали среди зыбучих холмов, где тяжелая мотыга раба пыталась отбить летом чахлые всходы, а осенью горсть зерна от песков, от сухого знойного ветра, от безводья, от жадных рук эмира, от сотни бед и напастей.

Потомки рабов и потомственная беднота много раз в прежние времена принимались разгребать песок, заваливший Джилван. Но река, проблеснув ненадолго, снова зарывалась в песок. И, глядя, как снова иссякают струи в песке, народ пел:

Теперь она текла свободно, как сильная река. Отрытая трудолюбивыми руками крестьян с помощью мощных совершенных машин, по умным планам советских ирригаторов, текла стремительно, крутя водовороты, заплескивая свои берега, река Джилван.

Теперь, при таком ее сильном течении, реке не грозила опасность обмелеть от ила или песков. Теперь, если б дать ей волю, она углубляла бы дно, размывала бы берега. Но люди крепко держали ее в узде, понастроили плотины, искусственные пороги, чтобы ослабить силу потока и регулировать скорость течения.

Часть воды сворачивала в большие каналы, в Багафзал и в Тезгузар, уходила в былую степь, оживив там жесткую землю, напитав ее, покрыв ее садами, полями, зеленью.

Потомки рабов сложили и запели новую песню о реке Джилван.

Солнечная долгожданная осень. Настал сбор урожая.

Потомки рабов, безземельные крестьяне, деревенская беднота, — все наконец обрели землю, орошенную обильными водами Джилвана.

Во время жатвы новые хозяева новых полей перебрались сюда с женами и детьми и, пользуясь теплом ранней осени, работали на своих полях с рассвета до темноты.

С рассвета до темноты носили тяжелые ноши, смуглели на припеке, и ни в ком не было ни тоски, ни уныния. Усталость к вечеру казалась сладкой истомой.

Когда солнце склонялось к земле и прохлада наплывала прозрачным голубоватым маревом, у шалашей поднимались стройные струйки дыма, зацветали ласковым пламенем очаги, где женщины начинали готовить ужин.

После ужина крестьяне легли под открытым небом, прямо на земле, подстелив кошмы.

Лежа на спине, старик смотрел, как из тьмы поднимался месяц. Он слышал негромкие разговоры ребят и крикнул им:

— Эй, молодежь! Спели бы, а?

Один из юношей подтолкнул лежавшего рядом:

— Спой. Слышишь, Сабир-бобо хочет нас послушать.

— Ты сам спой. Ты лучше знаешь песни. А я подтяну.

— Давай споем «О Лейли».

— Давай.

— О Лейли, о Лейли! — поддержали, поднимаясь со всех сторон.

Один запевал, остальные, прихлопывая в ладоши, припевали:

Молодежь села вокруг. Кто-то сказал:

— Сплясал бы кто-нибудь. А? И тотчас же его поддержали:

— Фатима хорошо пляшет. Э, Фатима! Спляши. А?

— Где это вы видели мои пляски? — смутилась, но поднялась девушка. — Где это при вас я танцевала?

— Прежде мы вашего лица не видели, а теперь вы освободились и от черного покрывала, и от темного рабства. Наравне с нами работаете, наравне и отдыхайте. Нет беды поплясать при свете месяца, — уговаривал Сабир-бобо.

— Бобо-Сабир, я спляшу. Но не мне надо начинать. Сперва Мухаббат-апу [142] Стр. 293. Апа — форма вежливого обращения к женщине. попросим.

— Правильно, — подтвердил старик, — она — жена красного партизана. Она сама против басмачей боролась. Она первой у нас сбросила паранджу. Ей первой и плясать надо. А мы потом.

Все поддержали старика.

Мухаббат охотно вышла, когда ее попросили.

— Ладно, если это порадует вас, спляшу.

И юноши снова запели, мерно хлопая в ладоши:

Мухаббат, танцуя, прошла круг и, остановившись посредине круга, пропела:

И молодые голоса откликнулись ей:

И опять она:

И опять ей откликнулись:

И под этот припев снова Мухаббат прошла круг. И снова остановилась.

И неожиданно она прибавила новый стих к этой еще не отстоявшейся песне:

Эти слова были встречены громкими рукоплесканиями.

Раздались восклицания:

— Молодец! Молодец, Мухаббат, живи сто лет! Мухаббат, возбужденная, села на свое место.

докончил частушку один из сидящих. Все его поблагодарили, аплодируя.

Засмеялись, одобряя.

— Ну, а теперь, Фатима, тебе плясать. Тебе!

— Ладно! Тогда мы спляшем вдвоем с Хасаном. Иди, Хасан!

Под тот же напев они вдвоем прошли круг, и тогда Фатима остановилась и спела:

Ей подпели:

А она протянула руку:

Хасан подпевал:

А она улыбнулась:

Хасан подпевал:

И теперь Фатима подпевала ему, а он пел:

И все подпевали:

— Молодец, Хасан Эргаш! Молодец!.. — закричали ему.

А Фатима, которой и пятнадцати лет еще не было, растерялась, смутилась и убежала к Мухаббат.

Тут поднялся старик, удивленно поднимая полы своего халата.

— Братцы! Что же это такое?

— А что? Что с вами, Сабир-бобо?

— Подо мной — вода. Вода!

— Может быть, спросонья что-нибудь, Бобо-Сабир? — И вокруг засмеялись.