Борис Карсонов - Узник гатчинского сфинкса

О чем имею честь донести Вашему Превосходительству и покорнейше прошу, в случае принятия мер, кому следует дать о том приказание.

Мая 30 дня 1800 года».

— Полагаете, этого достаточно?

— Куда уж больше.

— Губернатор мне обещал прислать доктора… А вас благодарю.

— Не стоит.

Щекотихин привез его в лучшую квартиру, назначаемую по обыкновению для особ избранных. Это были две почти приличные комнаты, принадлежащие горбатенькому мещанину, который, согласно полицейской разнарядке, безропотно нес квартирную повинность.

— Извольте, — равнодушно говорил он, приглашая в первую комнату. На обшарпанных стенах, с висящими клоками выгоревших обоев и какими-то дегтярными подтеками, спокойно ползали тараканы. На плинтусах и в углах — следы раздавленных клопов.

Хозяин, по-старушечьи поджав губы, с молчаливой обреченностью покачал головою.

Коцебу оглянулся, ища глазами хоть какую-нибудь вешалку, крюк, на худой конец, гвоздь, куда было можно повесить шляпу. Ничего не найдя, сунул ее под мышки.

Вторая комнатка была в точности такая же, разве немного поменьше и в раме не все стекла были разбиты. Но выходило окно на ту же самую шикарную лужу, с тяжелым смрадным запахом, в которой с видимым удовольствием, закрыв длинными белесыми ресницами глаза, похрюкивала огромнейшая хавронья.

— Простите, сударь, что мне пришлось побеспокоить вас, — обратился Коцебу к хозяину.

— Как? Разве?..

— Да, извините меня. Я понимаю, сколь неудобств причиняю вам.

— Мне? Неудобств?

— Я же чувствую, как бы вы ни были гостеприимны, но едва ли ваше радушие кем-либо было оценено должным образом.

— Мое радушие?

— Доверенность к сосланным… О, это под силу только людям высокого душевного склада! — Коцебу бросился к горбатенькому человеку и с видимой благодарностью затряс его руку. — Спасибо, спасибо вам!

Хозяин растерянно и молча моргал, не в силах сказать слово.

— Казна на постой мебели не дает, — наконец, проговорил он.

— Я литератор. Если вы мне позволите, то я бы мог обойтись небольшою дощечкою. Спать и сидеть буду на полу, а дощечку класть на колени — чудесный письменный стол!

— Чудесный?

— Верно, ваша дочка встретилась нам у крыльца?

— Да, это моя меньшая, Марфа.

— Я так и подумал. И что за красавица — вылитый ваш портрет!

— Портрет? — с трепетом в голосе переспросил мещанин.

— Истинно так! — по-апостольски подтвердил Коцебу.

Хозяин благодарно посмотрел на своего постояльца, улыбнулся счастливо и молча вышел. Вскоре он притащил самый настоящий стол, а потом еще и несколько скамеек.

Прогремел саблей полицейский капитан Катятинский с унтер-офицером.

— На предмет приема политического преступника! — представился он Щекотихину. Высокие договаривающие стороны сели за стол на разные скамейки. Щекотихин положил перед ним бумагу.

— Как товар? — спросил Катятинский.

— Без изъяна! — ответил Щекотихин.

Катятинский встал, молча обошел вокруг узника, стоявшего посередине комнаты, хлопнул по плечу, заглянул в большие, немного навыкате глаза, и Коцебу подумал, что вот сейчас заставит его открыть рот и проверит, как у лошади, зубы; но полицейский подошел к столу и, не садясь, подмахнул бумагу.

— Я буду каждый день подавать о вас рапорт, а потому смотрите мне! — полицейский погрозил пальцем. — Этот мальчик, — указал он на старого унтер-офицера, — будет неотлучно при вас…

Щекотихин не скрывал своего приподнятого настроения, что благополучно сбыл с рук обузу, и на радостях даже обнял Коцебу и прошептал на ухо, чтобы не слыхал Катятинский:

— Сейчас приведу к вам одного моего приятеля, которого я год назад сюда привозил…

— Ах, оставьте! — Коцебу не верил его болтовне. Помнится, еще дорогой он что-то рассказывал о нем. Каково же было его удивление, когда и вправду вскоре в дверь постучали и на пороге появился молодой человек, элегантный, с тонким, умным лицом и густыми соломенными волосами.

— Киньяков! — представился он.

— Вы и вправду приятель Щекотихина?

— Боже избави! Представляю, каково вам было совершить путешествие с таким типом.

Киньяков, дворянин из Симбирска, прекрасно говорил на французском. Он был сослан с двумя братьями и несколькими офицерами всего лишь за то, что как-то по неосторожности немного подтрунил над императором.

— И донесли?

— О, доносчиков не выращивают, они сами растут.

— А братья?

— Один в Березове, другой за Иркутском.

Обещал принести книги.

Не успел Коцебу после Киньякова как следует расположиться, в дверь настойчиво постучали, и на пороге объявился солидный мужчина, довольно обширной комплекции, в безукоризненном фрачном костюме. В руках он держал коричневый дорожный несессер. Он молча кивнул на приветствие унтер-офицера и прямо направился к Коцебу.

— Инспектор Тобольской врачебной управы, надворный советник Иван Викентьевич Петерсон, — сказал он, подавая руку Коцебу. — Раздевайтесь до пояса! — скомандовал Петерсон, ставя на стол саквояж.

Впрочем, процедура осмотра не заняла и минуты. Потребовав к себе перо и бумагу, он тут же «по секрету» написал рапорт на имя хозяина губернии.

«Вследствие повеления Вашего Превосходительства, освидетельствовал я сего числа в болезни присланного сюда на житье в Сибирь бывшего в Ревельском магистрате президентом Коцебу, и по свидетельству его оказалось, что он действительно одержим хроническою болезнею, а именно: затверделою окреплостью в брыжеечных железах, к которой от разбития дорогою соединились судорожные припадки лежащих во внутренности чрева частей.

От оной болезни он мною пользуется и о последствии не премину Вашему Превосходительству впредь донести особо…»

— Каково? — строго спросил Петерсон.

— Сногсшибательно! — с восхищением ответил Коцебу.

— То-то, брат! — Тут они взглянули друг на друга и захохотали. Коцебу понял, что в этом человеке он нашел себе друга.

Приехал старый граф Салтыков. Нетороплив. В манерах учтив. Со звездою.

— Какому языку отдаете предпочтение? Хорошо, хорошо. Ужо прикажу вам доставить газеты.

Сам он свободно говорил как минимум на полдюжине языках.

Извлек ореховую, оправленную в золото, табакерку, долго и обстоятельно набивал свои лошадиные ноздри.

Граф сказал, что Павел сослал его за то, что он якобы брал лихвенные проценты. Происки кредиторов!

Кони в яблоках в нетерпении били копытами. Ременные вожжи в руках автомедонта звенели как струны, с удил слетали ошметки пены. Коцебу видел в окно, как лакей, в блестящем камзоле и в белом напудренном парике, подсаживал графа в легкую пролетку, обитую изнутри красным бархатом.