Александр Шмаков - Азиат

Звучный голос Георгия Валентиновича чуть дрожал от волнения. Привычным движением руки Плеханов провел по густой, окладистой бородке. Выпрямился. Посмотрел в зал — и внимательный взор его вдруг зажегся страстью оратора. Слова о том, что российские социал-демократы могут смело повторить сказанное Александром Герценом: «Весело жить в такое время!», произнесены были убежденно, с гордостью — они всколыхнули всех делегатов. Эту мгновенную реакцию Плеханов ждал и сразу уловил. Он приосанился, красиво откинул голову, и голос зазвучал совсем твердо:

— Хочется жить, чтобы продолжать борьбу. В этом и заключается весь смысл нашей жизни…

Мишенев всматривался в человека, знакомого по статьям, оставлявшим заряд большой силы и ума, испытывая при этом чувство восторга и одновременно — трепета. Плеханов будто обращался к нему, молодому борцу, и он готов был ответить Георгию Валентиновичу: «Да, смысл жизни я вижу в борьбе. Прекрасное всегда трудно дается».

— Двадцать лет тому назад мы были ничто, теперь мы уже большая общественная сила, — продолжал звучать и покорять голос Плеханова. — Мы должны дать этой стихийной силе сознательное выражение в нашей программе, в нашей тактике, в нашей организации. Это и есть задача нашего съезда, которому предстоит, как видите, чрезвычайно много серьезной и трудной работы.

Каждое слово его казалось отточенным, плотно ложилось в законченную фразу. Георгий Валентинович чуть подался вперед. Глаза, сосредоточенно смотревшие на делегатов, выдавали внутреннее удовлетворение, какое охватило Плеханова. Его легко можно было понять: Георгий Валентинович переживал радостное ощущение новизны: партия рождалась «Искрой», а съезду предстояло закрепить ее программой и уставом.

Мишенев испытывал волнующее, приподнятое состояние: он вместе со всеми будет определять пути революции, которая должна принести людям избавление от угнетения истлевающего мира, на его обломках создать новое коммунистическое общество.

И эта, еще недавно казавшаяся неизвестной, даль будущего, теперь виделась ему близкой. «Сегодня нас еще мало, — думал он, — но завтра, послезавтра будет больше».

Плеханов покорял не только речью, мягко звучащим голосом. У него было одухотворенное, умное, очень интересное лицо, отражающее все оттенки душевного состояния. Песочного цвета жилет и белоснежная манишка, светло-серый в клеточку костюм придавали его внешности особенную строгость и притягательность.

— Но я уверен, что эта серьезная и трудная работа, — говорил он, — будет счастливо приведена к концу и что этот съезд составит эпоху в истории нашей партии…

Когда Плеханов закончил речь, ему дружно зааплодировали. Делегаты поднялись и запели «Интернационал». У всех счастливо сверкали глаза. Лицо Мишенева было восторженно. Он посмотрел на Владимира Ильича, которого не видел со дня последнего разговора. Ленин тоже был взволнован и так же, как все, переживал торжественный момент открытия съезда. Цель, ради которой делегаты съехались в Брюссель, — у всех одна.

За столом бюро Герасим увидел и Петра Ананьевича. После Киева они еще не встречались. Красиков выглядел строже и озабоченнее. Клеон!..

Мишенев приподнял голову, и взгляд его встретился с серьезно-прищуренными глазами Петра Ананьевича. В короткий перерыв между заседаниями, они дружески пожали друг другу руки, обменялись впечатлениями, довольные яркой речью Плеханова.

Герасим, улучив момент, когда Георгий Валентинович оказался один, осмелился подойти к «первому марксисту в России», как называли его в Уфе. Он сказал, что с Урала, лично не знаком с Натальей Александровной, но слышал самые лучшие отзывы о ней, как враче и пропагандисте марксизма. Косматые брови Плеханова удивленно приподнялись.

— Да. Приятно слышать…. — промолвил Георгий Валентинович.

Неожиданное упоминание о Наталье Александровне вернуло Плеханова в родной Липецк, где прошли его детство и юность. Перед глазами встал отцовский флигелек… Как далеко все это теперь от него — и Липецк, и Наталья Александровна!

Георгий Валентинович качнул головой.

— Да, да! — сказал он. — Всему на свете своя пора, своя череда.

…На мгновение как бы оказался в Петербурге, на Казанской площади, шестого декабря 1876 года. Тогда под Красным знаменем землевольцев он громко, размахивая руками, читал речь о том, что правительство в России очень дурно и никуда не годится, что лиц правительственных следует бить палками: они гноят в тюрьмах и ссылают на каторгу передовых людей России, таких, как Чернышевский. Наташа была рядом и слушала его.

Кто-то отчаянно крикнул: «Казаки!» Все смешалось. Поднялся гвалт. Плеханов услышал испуганный голос Наташи. Полицейские взяли ее. Десять дней она находилась в доме предварительного заключения, пока не освободили «как жену студента, попавшую на площадь зрительницей, не участвовавшей в беспорядке».

С той декабрьской демонстрации за Плехановым началась старательная слежка. Его считали главным зачинщиком. И он вынужден был скрываться под разными именами, затем покинуть Россию. Георгий Валентинович вполне понимал свою вину перед Натальей Александровной и теперь.

— Вы напомнили мне о пережитом, — сказал после некоторой паузы Георгий Валентинович. Он поправил манжеты, учтиво поклонился. Подошел Красиков, шепнул что-то неприятное. Плеханов недовольно посмотрел на Красикова, сомкнул брови:

— Хватит вам, молодой человек, шутить над стариком! Это все Засулич Титаном да Прометеем навеличивает меня. Ей по-женски простительно…

Георгий Валентинович тяжеловато повернулся и, прихрамывая, направился к выходу…

Противники Ленина старались поссорить его с Плехановым. И Герасим Михайлович уже начал понимать, почему, собственно, лидер экономистов Мартынов без конца нападает на книгу «Что делать?».

— Если это верно, если пролетариат стихийно стремится навстречу буржуазной идеологии, — разгоряченно ораторствовал тот, — если социализм вырабатывается вне пролетариата, то распространение социализма в рабочей среде должно вылиться в форму борьбы между идеологией пролетариата и его собственными стихийными стремлениями…

«Через пень-колоду», — быстро записал себе Ленин, насмешливо прищурился, переглянулся с Плехановым. Опять склонившись, убористым почерком что-то приписал, подчеркнул жирной чертой и как председатель заседания поспешил дать слово Георгию Валентиновичу, подававшему об этом знаки.

— Можно ли путать божий дар с яичницей?.. — сказал Плеханов.

В зале прокатился смешок, стихли разговоры, вызванные речью Мартынова.

— Ленин писал не трактат по философии истории, а полемическую статью против экономистов, которые говорили: мы должны ждать, к чему придет рабочий класс сам, без помощи «революционной бациллы», — разъяснил Плеханов. И сердито бросил: — Но если вы устраните «бациллу», то остается одна бессознательная масса, в которую сознание должно быть внесено извне. Если бы вы хотели быть справедливы к Ленину, — подчеркнул Георгий Валентинович, — и внимательно прочитали бы всю его книгу, то вы увидели бы, что он именно это и говорит…