Александр Шмаков - Азиат

Владимир Ильич доверительно и откровенно сказал об ошибке Организационного комитета, чтобы Мишенев знал: в этом не было никакого злого умысла.

Герасим оценил это доверие по достоинству.

Надежда Константиновна поставила на стол два стакана чая.

— Спасибо, Надюша!

Герасим Михайлович тоже благодарно кивнул.

— Уфимский комитет, когда выходил из «Уральского союза», послал заявление в редакцию «Искры», где говорилось, что мы присоединяемся к Российской социал-демократической рабочей партии и солидарны с теоретическими воззрениями и организационными идеями «Зари» и «Искры»…

Владимир Ильич повернул голову к Надежде Константиновне.

— Получили, — подтвердила Крупская.

— Хочу еще добавить, — продолжал свою мысль Герасим Михайлович, — что наш комитет считает эти органы для себя руководящими и сегодня.

— Очень хорошо сделал Уфимский комитет, — заметила Надежда Константиновна, — что вышел из «Уральского союза». Никакого союза не может быть между социал-демократами и социал-революционерами…

Разговор явно затянулся.

— Не утомил я подробностями о комитетских делах? — неожиданно спросил Мишенев.

— Продолжайте, пожалуйста, второй делегат от вас Крохмаль жил в Киеве и за границей, а вы наш подлинный представитель Урала, из Уфы, — Ленин сделал на последнем слове особый акцент. — Знакомый и милый город, — с мягкой картавинкой сказал он и прикоснулся к плечу Герасима Михайловича: — Дважды бывал в Уфе.

— Вам низкий поклон от Хаустова.

— От Хаустова? — Владимир Ильич прищурил глаза и посмотрел на Крупскую. — Запамятовал… — Он ладонью тронул большой лоб.

— Слушали вас с Якутовым… Рабочие железнодорожных мастерских.

Ленин всем туловищем подался вперед.

— С Якутовым! — повторил он и смущенно посмотрел на Крупскую.

Надежда Константиновна улыбнулась и пояснила:

— Тот, который «пульверизацией» Маркса хотел заняться.

Якутов взял у нее тогда «Капитал» Маркса, чтобы прочитать в своем кружке. Но на следующий же день вернул: «Ничего не понял, не дорос до Маркса».

— Ну, как же, помню, помню! — радостно проговорил Ленин. Он рассмеялся. — А Хаустов… такой тихий молодой человек?!

— Да, да!

— Припомнил, Надюша, отлично припомнил, за спину Якутова все прятался. — Он доверчиво наклонился к Мишеневу: — Ну, как они чувствуют себя? Я об уфимцах самого отличного мнения. Здоровые и сильные люди, не так ли?

— Уфимцы мечтают о революции, о свободе.

— Сверхпохвально! Я за такую мечту, — отозвался Ленин.

— Учатся в воскресных школах, набираются знаний…

— У нас должны быть свои Бебели. Лучших рабочих обязательно вводите в комитеты РСДРП. К примеру, Якутова.

— Якутов уехал из Уфы. У нас не прекращаются аресты. Теперь где-то в Сибири…

Ленин задумался.

— Хороший и надежный товарищ!

Крупская согласно кивнула, погладила волосы, аккуратно причесанные и собранные на затылке узлом. В скромном платье и накинутой на плечи клетчатой кофте, она сейчас напомнила Кадомцеву. И Ленин тоже был одет просто: в темно-синей косоворотке навыпуск, схваченной пояском.

— Такие на каторгу, на смерть пойдут! — И, задержав взгляд на Крупской, добавил: — Он, кажется, так и сказал тогда, а? — Ленин вскинул руку: — Ну, а кружки? Как работают кружки?

— Пропагандистские кружки действуют на заводах Миньяра, Усть-Катава, Белорецка. В январе комитет выпустил на гектографе проект программы занятий.

— Не замыкайтесь на работе кружков. Нет ничего порочнее такой практики.

— С весны наша пропагандистская работа расширилась. Наладили издание литературы. Комитет выпускает газету. Напечатали первомайские прокламации. Они отосланы на заводы Златоустовский…

— Златоуст! — с теплотой произнес Владимир Ильич. — Не бывал в этом городе… проезжал. Но много слышал о нем. Дед мой по матери жил там, лечил рабочих…

Ленин встал. Они вышли на улицу и задержались у дачки, обнесенной палисадником. Грушевые деревья протягивали через изгородь тяжелые ветви. Домики-близнецы на этой спокойной улице Сешерона невысокие, запрятанные в зелени. Здесь, в рабочем предместье, Владимир Ильич свободно и подолгу беседовал с делегатами.

— Что же мы стоим? — как бы спохватился Владимир Ильич. — Пойдемте на берег. Озеро особенно красиво в предзакатный час!

И Сергей Гусев любил прогуляться и посидеть на берегу, заросшем буками и вязами. Здесь безлюдно, тихо и старый парк спускается прямо к воде.

На этот раз с ним на прогулке был Крохмаль. Гусев, успевший хорошо познакомиться с Плехановым и Потресовым и по их настоянию выступить с публичным докладом о ростовских событиях в Женеве и Цюрихе, несколько охладел к Георгию Валентиновичу. Он сейчас возражал Крохмалю, защищавшему Плеханова. Речь шла об «Искре» и обстановке в редакции.

— Очередное собрание? — с усмешкой спросил Ленин, быстро подходя к товарищам. — О чем спорите?

Крохмаль поспешил ответить, что разговор зашел о позиции Георгия Валентиновича в газете. Ленин вскинул брови и тут же включился в разговор.

— Были и продолжаются стычки, — потер рукой лоб, — даже по тому, где лучше размещаться редакции — в Мюнхене, Лондоне или Женеве. Я предвижу на съезде сражения по важнейшему пункту проекта Программы — о диктатуре пролетариата…

Владимиру Ильичу увиделась вся предшествующая деятельность Плеханова. Он много сделал для создания революционной партии, когда был одним из редакторов «Искры» и «Зари». Ленин не забыл первую и вторую встречи с основателем марксистской группы «Освобождение труда». Это было на квартире Плеханова, на улочке Кондаль. Владимир Ильич привез тогда свою книгу «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?». Он изложил ее содержание, главные проблемы, занимавшие его как автора. То были тактические проблемы пролетарской революции в России, идеи диктатуры пролетариата и союза рабочих и крестьян.

Плеханов согласно покачивал красивой головой, но как только Владимир Ильич перешел к программе действия, испуганно откинулся в кресле и протестующе замахал руками.

И уверенность, с какой Владимир Ильич приехал тогда в Женеву, убежденный, что встретит горячее сочувствие и поддержку, если не исчезла, то пошатнулась. Споры между ними затянулись на несколько недель.

Плеханов убеждал: не следует, это преждевременно. А Владимир Ильич страстно доказывал, что жизнь России требует новых форм революционной борьбы, что только партия пролетариата, русские рабочие, стоящие на твердых классовых позициях, смогут выполнить новые задачи, сыграть свою историческую роль и привести общество к победе грядущей революции.