Владимир Балязин - Охотник за тронами

Шляйниц, не изменившись ни в лице, ни в голосе, ответил так, словно никаких обидных слов от Радзивилла не слышал:

— Приказано никого, кроме королевы, из палаты не выпускать.

В опочивальне наступила кладбищенская тишина. Даже Елена Ивановна перестала всхлипывать. Приподняв голову, она оторвала ладони от лица и, осторожно тронув, за руку стоящего рядом высокого сухого старца, прервавшего молитву, спросила еле слышно:

— Что случилось, пан арцыбискуп?

Архиепископ Виленский строго взглянул на вдову большими черными глазами и, не ответив, медленно двинулся к двери.

— Я и королева останемся здесь для молитвы, — чуть опустив голову и выставив перед собою руку, кротко проговорил он. — А этим панам здесь оставаться не следует. Тем более грешно стоять перед усопшим с обнаженным оружием.

— Приказано никого не выпускать, — так же тихо и скучно повторил Шляйниц, и невидящий, словно неживой, взор его перенесся куда-то вдаль, мимо лица архиепископа.

Старик сверкнул очами, и те, кто видел это, сразу же поняли, что за свою долгую жизнь архиепископу довелось держать в руках не только крест и дароносицу. Однако на сей раз он смолчал. Еще больше ссутулившись, старик побрел обратно и тяжело опустился на колени перед распятием.

— Молитесь и вы, — сказал он всем, столпившимся в спальне. Вельможи нестройно повалились на колени и вразнобой зашептали слова молитвы.

Заунывное благолепие литии нарушил приближающийся шум. За дверью послышалась тяжелая, мерная поступь печатающих шаг воинов. У самого порога идущие остановились. В черном проеме закачались желтые огни факелов, тускло сверкнули нагрудники и шлемы гвардейцев.

Не глядя на вельмож, поспешно встававших с колен, Глинский снял шлем, подошел к покойному, смиренно коснулся губами лба.

— Дозволь, Елена Ивановна, перенести государя в капеллу.

Гвардейцы — благолепно, стараясь ступать елико возможно неслышно, — внесли носила. Оттеснив вельмож, подняли и понесли Александра Казимировича из покоя.

Паны-потентаты неуверенно топтались, не зная, идти ли им вслед или оставаться на месте. Неуместно было за холопами хвостом плестись, однако ж и от короля — хотя и мертвого — отстать тоже было не с руки.

Те, кто от Глинского беды не ждал, пошли вслед. Заберезинский и его партия остались в изрядно опустевшей опочивальне.

В тесном коридоре которые побойчее боком-боком начали протискиваться вперед.

Князь Михаил Львович шел первым. Нес носила сам. Появившегося возле него пана Альбрехта Мартыновича Гаштольда взглядом так в грудь и толкнул — попятился пан скорее, чем обгонять пробивался.

Простые люди — малые слуги да холопы — крестились быстро, низко кланялись и бормотали незамысловато: — Упокой, Господи, душу его.

А иные плакали.

— Не могу понять, почему он выпустил нас из замка? — говорил на следующий день Станислав Янович, сидя за многолюдным столом у своего друга и патрона Заберезинского, среди сотоварищей и единомышленников.

— А что он мог с нами сделать? — возражали ему паны-потентаты, снова ставшие храбрейшими рыцарями во всей Литве.

Заберезинский в ответ улыбался загадочно.

— Все мог сделать, панове, все! — горячился пан Радзивилл. — Не известно вам разве, что в Италии Немец душу сатане продал?

— Да он сам сатане в дядьки годится! — подшучивали над паном Радзивиллом. И все же, зная вспыльчивый нрав оратора, помнили завет мудрого эллина Пифагора [21] Пифагор Самосский (VI в. до н. э.) — древнегреческий философ, религиозный и политический деятель, математик. : «Шутку, как и соль, должно употреблять с умеренностью».

Радзивилл, отмахиваясь пышною рукой, продолжал:

— Ей-богу, панове. Слышал от верного человека. Коль не верите, то скажите, Бога ради, как могло статься, что сколько бы Немец ни воевал — ни одна пуля его не задела, ни одна сабля не оцарапала? А ведь нечистый-то носил его по всему свету, от Испании до Фландрии и от Пруссии до Крыма.

И Радзивилл победоносно оглядывал слушателей, подбоченясь и покручивая ус.

— Да и не мелкая мишень князь Михаил — пузом может городские ворота закрыть! — поддерживали рассказчика те, кто в сражениях бывал нечасто, однако ж рубцов и ран на себе носил, что дыр в решете.

Заберезинский, чуть скривив тонкие губы, шепнул сидевшему рядом Кишке:

— Помнишь, Станислав Петрович, у старика Платона [22] Платон (428/427–348/347 гг. до н. э.) — древнегреческий философ-идеалист. Платон был учеником Сократа, его учение — первая классическая форма объективного идеализма. : «Человек, поглупевший от суеверия, есть презреннейший из людей»?

Кишка чтение книг считая наипустейшим делом, о старике Платоне слышал впервые, однако, раздув усы, выдохнул:

— Известно, Ян Юрьевич.

Заберезинский, согнав улыбку с лица, проговорил громко:

— Всем нам ведомо, Панове, сколь правдив ясновельможный пан Радзивилл. Да и разумом на зависть многим. И я от многих почтенных людей слышал, что не только Немец продал душу дьяволу. Сделал он это вместе с еретиком и чернокнижником Блоньей. Поговаривают, что и второй лекарь покойного короля — Балинский — тоже из этой компании.

Гости, сплевывая на пол, мелко и часто закрестились.

Широким, истовым крестом осенил себя и Ян Юрьевич.

— А потом, скажите, Панове, — продолжал он, — трудно ли было трем чернокнижникам очаровать доверчивого и, да простит мне Господь, не такого уж умного Александра Казимировича, царствие ему небесное?

Шляхтичи молчали, пытаясь угадать, куда клонит велеречивый хозяин.

Стол был скуден — не на праздник собрались, печаль была во всем государстве. Лучшим яством становились в таких случаях умные да интересные речи.

Ян Юрьевич оглядел гостей:

— С кем более других советовался, кого слушался, кому сильнее иных верил покойный?

И сам себе ответил:

— Глинскому.

Гости затихли, напряженно вытянув шеи, Ян Юрьевич вопрошал:

— Кого награждал усопший сверх всякой меры, одаривал и лаской, и казной, и имениями? Чьим братьям раздал король полгосударства? Сам Немец, мало того что был маршалком дворным, вот уже пять лет держит за собой Бельское наместничество. Брат его, Василий, — частил Ян Юрьевич, — наместник в Василишках и староста ерестейский. Брат Иван — воевода, да не где-нибудь — в самом Киеве!

И в совершеннейшей тишине спросил:

— А кто Александра Казимировича уморил? Тот, кому и половины Великого княжества оказалось мало.

— Так почему же выпустил он нас из замка? — снова спросил Станислав Янович.

— А зачем ему мы? Выше он метит. Ему нужен новый Великий князь — Сигизмунд Казимирович. Прихлопни он нас вчера, что тогда? Нас нет, а Сигизмунд Казимирович на воле. Долго ли ему поднять Польшу и Литву на мятежника? Вот когда Сигизмунд Казимирович объявится здесь, зрадца Глинский и нас всех, и его вместе с нами в одночасье прихлопнет. Уж тогда-то никто нам не поможет.