Хари Апте - Чандрагупта

С такими мыслями приближался Чанакья к Паталипутре. Одного лишь опасался он — быть узнанным, когда начнет действовать. «Но ведь с тех пор как я впервые появился при царском дворе, прошло много времени, — утешал он себя, вряд ли кто-нибудь меня вспомнит. А впрочем, делать нечего, будь что будет». Замыслив что-нибудь, следует, конечно, заглянуть вперед, однако нельзя заранее громоздить в воображении всякие опасности и препятствия — тогда дело с самого начала обречено на неудачу. «Мудрый сначала рисует общий план, а о трудностях думает по мере того, как они возникают», — решил Чанакья и с тем вошел в Паталипутру.

Первой трудностью оказался для него вопрос — где остановиться? Хорошо было бы у какого-нибудь брахмана, но он никого здесь не знает. Решив долго не раздумывать и остановиться где придется, Чанакья пошел вдоль берега Сона, и тут его увидел шедший ему навстречу буддийский монах. По виду Чанакьи монах сразу догадался, что брахман чужой в этом городе и ищет пристанища.

В то время буддизм еще едва-едва находил приверженцев в Маглдхе, и буддийские монахи всячески старались обратить в свою веру брахманов и кшатриев. Эти попытки не приняли пока широких размеров и не вызывали опасений. Однако верные поклонники брахманской религия всей душой презирали буддистов. Поэтому, увидав буддийского монаха. Чанакья нахмурился, а когда тот с улыбкой подошел и приветствовал его, брахман принял высокомерный и презрительный вид. В ответ монах заулыбался еще больше и сказал:

— Благородный брахман! Я нижу, ты презираешь меня. Но святой Будда велит нам служить и тому, кто нас презирает. По твоему поведению видно, что ты чужой в этом городе. Если хочешь, пойдем со мной. Я могу устроить тебя в храме Кайласанатха, который рядом с моим монастырем. Поверь, кроме желания помочь тебе, никакой другой мысли нет в моем уме.

Монах был стар, и речь его звучала весьма доброжелательно. Чанакье же необходимо было какое-то подходящее место, где можно было бы приклонить голову. Поэтому он решил забыть на время о своем презрении к буддистам и согласиться на предложение монаха.

Монах повел его в храм, который находился по соседству с его монастырем. Чанакья с большой неохотой поручил себя заботам буддиста. Недовольство собой и раскаяние грызли его душу. Но в тот же вечер случилось такое чудо, что он забыл о своем прегрешении и, напротив, был несказанно рад, что согласился принять помощь монаха.

Читатель уже знает, что в то время на севере Индии буддизм был еще слабо распространен: среди брахманов в новую веру переходили какие-нибудь единицы, буддисты — кшатрии и вайшьи [44] Вайшья — член третьей из четырех основных индийских каст, касты свободных земледельцев, торговцев и ремесленников. встречались тоже не часто; заметно начали склоняться к буддизму только шудры. Поэтому решительной борьбы против него никто не вел. Это не значит, конечно, что буддийские монахи не стремились распространить свою доктрину; однако до сих пор они не отваживались в открытую склонять на свою сторону раджей — приверженцев брахманской религии или являться на глаза самим брахманам — жрецам, наставникам и проповедникам. Последние выражали буддистам полное презрение, считали для себя грехом даже вспоминать о них и не снисходили до того, чтобы препятствовать их деятельности. Чанакье было, конечно, совсем не по вкусу, что первый встречный в Паталипутре оказался буддийским монахом, который к тому же взял его, брахмана, под свое покровительство. Но Чанакья утешил себя тем, что если он хочет устроиться в городе, не привлекая ничьего внимания, чтобы в тайне вершить то дело, ради которого пришел сюда, то мало пользы размышлять, от кого можно принять помощь, а от кого нельзя. «А кроме того, — сказал он себе, — этот человек не предлагает мне приют в своем монастыре, а отведет меня в храм Шивы. Так что же мешает мне пойти с ним?» С такими мыслями Чанакья отправился следом за монахом.

Храм Кайласанатха был величествен и прекрасен. Вокруг него раскинулся огромный красивый сад. В разных концах сада возвышалось еще несколько храмов поменьше, перед каждым из них блистали гладкой поверхностью дивные пруды, питаемые водой по водоотводам из небольшой реки под названном Хираньявати, которая протекала в окрестностях Паталипутры. На искусственных лужайках в саду росла священная трава дарбха. Одним словом, здесь было где прилежным и праведным брахманам совершать свои каждодневные священные обряды. Чанакье понравилось здесь с первого взгляда. У входа в храм Чанакья попрощался с монахом, но едва он успел осмотреться на новом месте и управиться с обрядами, как к нему явился посланец с предложением от монаха прислать овощей и плодов для полуденной трапезы. Чанакья снова заколебался, принять ли ему и это благодеяние, и пока передал с посланным, что когда свершит дневной ритуал, сам придет к монаху. Тот понял, что брахман просто не решается принять от него угощение, но решил, что сможет уговорить его при встрече. Поэтому спустя немного времени он снова послал к Чанакье спросить, не закончил ли уже риши свои дела и молитвы. Такая настойчивость в первый момент вызвала у брахмана раздражение, и он хотел было ответить презрительным отказом, но уже в следующую минуту передумал. «Негоже, — подумал он, — в моем положении отказываться от помощи и дружбы, откуда бы она ни пришла, и рассчитывать, высоко ли, низко ли стоит тот, кто может быть полезен в моем деле. В нужде и соломинка может пригодиться».

Решив так, он смирил свою гордость и сказал посланцу:

— Я иду с тобой. Веди меня.

Буддист его ждал. Когда Чанакья вошел, монах поднялся с места, чтобы приветствовать его, и снова предложил брахману трапезу. Чанакья опять заколебался и ответил:

— Монах, будет лучше, если ты укажешь мне, где можно достать хлеб и другую снедь, — может быть, пошлешь человека, которой покажет мне лавку. У меня есть деньги, и я смогу купить себе еду. Не утруждай себя. Я и так в неоплатном долгу перед тобой за то, что ты сделал для меня. Ведь я не в состоянии ответить тебе такой же услугой. А помощь следует принимать лишь тогда, когда сам можешь ее оказать.

Выслушав Чанакью, монах слегка улыбнулся и сказал:

— Благородный брахман! Справедливы твои речи. Но от доброхотного даяния, особенно от сырой пищи [45] Правила ритуальной чистоты запрещали брахманам принимать пищу, приготовленную руками не брахмана; это запрещение не распространялось на пищу, употребляемую в сыром виде. , отказываться грех. Гаутама Будда учит нас, что услуга гостю — первейший долг и первейшая добродетель. Ты здесь чужой, и сейчас уже негде тебе раздобыть для себя пищу. Так прими же эти овощи и плоды. Это тебя ни к чему не обязывает. Я вовсе не собираюсь препятствовать тебе поступать завтра так, как ты захочешь. У меня лишь одна просьба: пока ты останешься в Паталипутре, позволь мне оказывать тебе помощь. И не стесняйся спрашивать все, что тебе нужно. Я следую наставлениям благостного Будды, а потому действую без корысти.