Конн Иггульден - Троица

Маргарет рассмеялась, а Таннер запунцовел и локтем ткнул в сторону Дерри, хотя тот для тычка отстоял слишком далеко.

В зал аудиенций вошел один из дворецких, ступая войлочными подошвами настолько бесшумно, что когда он из-за спин визитеров обратился к своей госпоже, Дерри и Таннер встрепенулись. Иметь при себе оружие в присутствии королевы запрещалось, так что Маргарет с интересом отметила, к каким именно местам на дублетах скользнули руки ее гостей. Впрочем, оба тут же оправились, воровски меж собой переглянувшись.

– Ваше высочество, – объявил дворецкий, делая шаг в сторону перед вновь прибывшими гостями, – к вам герцог Сомерсетский Генри Бофорт, а также сэр Джон Фортескью, главный судья Королевской скамьи.

Заслышав это, Дерри вновь склонился перед королевой:

– Ваше высочество, не позволите ли мне остаться? Мне как советнику, возможно, есть смысл присутствовать при разговоре с этими людьми.

Заручившись от королевы кивком, с собою в сторонку он утянул и Уилфреда Таннера. Оба смиренно потупили головы, хотя Дерри Брюер внимательно наблюдал из-под бровей за герцогом и его сопровождающим. В зал с дальнего конца вошли двое совершенно разных людей.

Генри Бофорту было от роду всего двадцать три. Хорошо зная его отца, Дерри улавливал в сыне определенное с ним сходство. Хотя теперь он знал о Генри и кое-что еще: неуемный гнев, ослепительным малиновым углем тлеющий под спокойной внешностью и четыре года спустя. Ростом Бофорт-младший был немного выше почившего Эдмунда. За годы, истекшие с битвы при Сент-Олбансе, в моду снова вошли бороды, и молодой Сомерсет, будучи не чужд этим веяниям, отпустил себе каштановый клинышек, от которого кверху закручивались кончики усов.

– Ваше высочество, – промолвил Сомерсет, поводя рукой в элегантном поклоне. Когда он распрямлялся, взгляд его скользнул по Дерри с огоньком узнавания.

– Милорд Сомерсет, рада вас лицезреть, – ответила королева. – Прошу немного подождать, пока я поприветствую второго нашего гостя.

Генри, глядя на Маргарет блаженно и широко раскрытыми глазами, зарумянился и отшагнул в сторону, а Дерри с любопытством приподнял брови. Сомерсет был неженат, и, возможно, ему бы не мешало дать совет не столь откровенно обволакивать ее высочество воловьими взглядами, во всяком случае, в присутствии других. Но вспомнилась губительная ярость, полыхнувшая в юном Бофорте на подъезде к замку, и подумалось: лучше не надо. Вообще юноша был достаточно хорош простой, неброской красотой. Дерри поймал себя на том, что и сам сейчас невольно прихорашивается – приглаживает волосы, – и смешливо покачал головой над мужской глупостью как таковой.

Вошедший вслед за молодым аристократом сэр Джон Фортескью был одет исключительно в черное, от объемистой мантии с оборками на груди до нескольких дюймов шерстяных чулок, проглядывающих над черными кожаными башмаками. В свои шестьдесят два он был почти без морщин и без старческой обрюзглости, напоминая собой члена какого-нибудь монашеского ордена, столько времени проводящего в молитве, что даже старость обходила его стороной. Бороды у Фортескью не было – лишь аккуратные усы, темные посередине и с инеем по краям. Усы частично скрывали отсутствие нижних и верхних зубов с одной стороны, отчего губы судьи кривились как в усмешке, даже когда он пребывал в спокойствии. Оставшиеся зубы были крепкие и желтые, но другая половина широкого рта представляла собой сплошь голые десны. Дерри поймал на себе косо направленный взгляд судьи. Фортескью отличался редкостной наблюдательностью, и какое-то мгновение Брюер ощущал, как его оценивающе прощупывают и опускают из внимания, равно как и стоящего рядом с ним потупленного Таннера. Сомнения нет, что и признаки очарованности Сомерсета главный королевский судья пронаблюдал с такой же кривой улыбкой и холодными глазами.

– Позвольте приблизиться, ваше высочество? – вопросил Фортескью голосом сильным и твердым, какой, видимо, и положен человеку, обращающемуся к суду в качестве вершителя королевского правосудия. Слух улавливал легкий присвист в те моменты, когда язык говорившего попадал в прорехи меж зубов.

– Разумеется, сэр Джон, милости прошу, – ответила Маргарет и, видя, с какой подозрительностью законник оглядывает собравшихся, добавила: – Вы также можете доверять всем, кого видите в этом зале, или же, наоборот, никому. Надеюсь, я изъясняюсь понятно? Пускай меж собой вы мало знакомы, но зато я знаю вас всех как преданных мне людей.

Все четверо визитеров какое-то время молчали, оглядывая друг друга. Особо взыскательно герцог и судья изучали Уилфреда Таннера, который машинально скреб подбородок и ни о чем так не мечтал, как деться из этой комнаты куда-нибудь подальше. С судьями он в прежней своей ипостаси имел дело не раз и не два.

В конце концов напряжение между собравшимися начало Маргарет утомлять.

– Милорд Сомерсет, господа, друзья . Именем короля каждый из вас вносит свою лепту в большое общее дело. Мастер Брюер провел для меня в разъездах два года, сплачивая верных людей, оскорбленных недостойным обращением с королем со стороны самых влиятельных лордов. Йорк, Солсбери и Уорик позволили себе надругаться над троном, надсмехаться над Англией и короной. Говорю об этом со всей откровенностью. Они пошли на кровавое убийство самых лучших и благородных советников короля, но небеса их за это не покарали. Они по-прежнему процветают и упиваются собой, распушив перья, как петушки в курятнике, в то время как лучшие из людей лежат в сырой земле.

Забывшаяся от волнения Маргарет не сразу обратила внимание, что одна рука у нее стиснута в кулак; она плавно разжала белые, словно лепестки цветка, пальцы.

– С той поры я ночей не спала без мысли о какой-нибудь каре этим людям. Сэр Джон прибыл ко мне трактовать закон, но что есть закон, даже закон Англии, если его нельзя применить? Мастер Брюер: сколько у нас сейчас, вашими стараниями, насчитывается королевских поборников? Назовите число.

Дерри удивленно моргнул. Женщина, со спокойной твердостью говорящая им все это, утратила всю свою мнимую легковесность. Он вновь видел перед собой ту молодую королеву, что принимала от него весть о ранении государя и о том, что верх во всем одержал Йорк. Не горе было в ней, но застывшая ярость. И хотя она, безусловно, была разбита, но на осколки столь острые, что можно порезаться. До крови.

– Знак Лебедя, ваше высочество, наденут девять тысяч человек. За всех них я ручаться не могу, но большинство во всяком случае. Восемь сотен из присягнувших составляют рыцари, остальное фермеры, члены общин и сквайры. Во главу им нужны хорошие люди, но сами они поклялись, что будут стоять за вас.