Айдын Шем - Нити судеб человеческих. Часть 1. Голубые мустанги

В создавшемся положении, соображала Хатидже, разумнее всего пойти в милицию и заявить о случившемся. Конечно, могут судить как за побег и отправить в тюрьму, но могут и отправить туда, где поселят высланных крымчан. Со временем она найдет дочерей, и все как-то образуется. Конечно, надо явиться к властям, другого пути нет.

Близился вечер. Женщина медленно шла по нераспаханной степи, по высоким травам и цветам. На безветренном тихом закате остывающий воздух уже не поднимался вверх, туда, откуда степные орлы высматривают укрывающегося в зарослях зайца или выбежавшую на бугорок стайку куропаток. Жарким днем ароматы сырой земли и цветущих трав щекочут широкие ноздри парящих на неимоверной высоте орлов, зазывают их вниз, туда, где спрятаны в густом бурьяне их гнезда. Но охота есть охота, и орлы, стараясь не поддаваться зовущим испарениям земли, напрягают с высоты зрение и в долгом полете обозревают землю в поисках жертвы. А в час, когда солнце с все возрастающей скоростью приближается к далекому горизонту и вот-вот уже коснется его, в этот час всепокоряющие запахи полыни и шалфея с тонкой прослойкой из магического аромата маков и нездешнего когда-то, но становящегося привычным, стойкого запаха низкоцветущей ромашки, - эта хмельная смесь сгущается у поверхности земли, и пьянит, и врачует, и связывает сознание нитями, которые тянутся через всю жизнь, запутываются, но не рвутся и, не теряя своей упругости, удлиняются до самой смерти человека, зазывают его сюда, в половецкую степь, в мечту...

Оранжево-малиновый шар коснулся окоема земли, чуть заметно подпрыгнул и смялся, стал медленно, словно расплавляясь, растекаться. Но раскалившийся горизонт, будто в полынью, быстро увлекал сплющившееся светило, и вот от него остался только все уменьшающийся купол, который, исчезнув, испустил вдруг изумительной яркости зеленый луч, заставивший уже погружающуюся в сумерки степь вскрикнуть то ли в испуге, то ли в восторге.

Женщина ускорила шаги, встревоженная быстро наступающей ночью. Щедрый настой вечерних благоуханий, и вправду, действовал как лечебный бальзам, успокаивал нервы и упорядочивал мысли. На западе, где еще не остывшее небо пылало всеми оттенками красного, у самого горизонта завиднелись дымки, сливающиеся в сплющенное серое облачко, - там находилось селение. Там чужие люди с незнакомыми нравами, - женщине стало страшно. Но выбирать не приходилось, и она направилась к жилью.

Уже совсем стемнело и небо стало затягивать тучами, когда она подошла к поселку. Слышался лай собак, крики детей, кто-то неумело пытался играть на гармошке. Хатидже поостереглась явиться туда, где ее приход стал бы известен многим людям. В стороне от других стоял у самой границы с нетронутой степью невзрачный домишко, в окошке которого виднелся свет. Женщина осторожно подошла к дощатой изгороди и постаралась заглянуть в окна, но ничего не смогла углядеть. Собаки, по-видимому, во дворе не было, и Хатидже решилась постучать в ворота.

- Кого еще принесло об эту пору? - встревожено подошел к окну Тимофей Иванович. Ничего в воцарившемся за окном мраке увидеть было невозможно. Он прислушался. Антонина Васильевна, разрезавшая хлеб, тоже настороженно замерла. Взяв в руки лежавший в углу тяжелый отрезок стальной трубы, Тимофей Иванович вышел во двор. " Собаку надо завести", - опять подумал он сердито.

- Кто там! - он крикнул и остановился, не доходя до ворот.

- Я заблудилась. Приютите меня до утра, я могу переночевать хоть в сарае, - услышал Тимофей Иванович слабый женский голос. Он подошел к воротам и приоткрыл калитку. Перед ним стояла женщина в легком платьице и без всяких вещей в руках. Это было подозрительно, и он, не отпуская дверцу, прислушался, а потом спросил:

- Откуда вы?

- Я случайно отстала от поезда, - робея ответила Хатидже.

Тимофей Иванович помешкал несколько секунд, потом открыл калитку и пропустил женщину:

- Входите! - и быстро задвинул за вошедшей щеколду.

Хатидже вошла вслед за хозяином в дом и несмело остановилась у дверей.

- Здравствуйте, извините. Мне только переночевать где-нибудь, можно в вашем сарайчике, - быстро заговорила она. - Я отстала от поезда, вот какая смешная штука приключилась. Я утром пойду в город и дам телеграмму, мне деньги родственники пришлют.

То, что говорила эта женщина, очень походило на правду, откуда же иначе взяться здесь легко одетому человеку без всяких вещей. Антонина Васильевна сочувственно охнула, и подойдя к женщине взяла ее за плечи.

- Ой, миленькая, какая беда! Ну, ничего, переночуете у нас, а утром сообщите своим. Всяко бывает в жизни. В поезде-то кто из своих остался? О вещах-то есть кому позаботиться? Да вы идите, умойтесь. Мы как раз вечерять собирались.

- Нет, спасибо! Я есть не хочу! Спасибо, спасибо! - и упавшим голосом добавила: - Дочки у меня в поезде остались...

- Ну, значит, вещи не пропадут! А то ведь сейчас всякое старое барахло ценным для нас стало. Да вы не стесняйтесь, умывайтесь и за стол. Дочки взрослые, небось?

Антонина Васильевна подвела неожиданную гостью к умывальнику в сенях и та, не отвечая на ее вопрос, с удовольствием вымыла лицо и руки по локоть. Хозяйка дала ей свежее полотенце и усадила за стол. Хатидже пригубила чаю из стакана и ответила запоздало на заданный вопрос:

- Семнадцать старшей, а младшей двенадцать...

- О, старшая уж совсем взрослая, не растеряется! Да вы ешьте, ешьте!

Антонина Васильевна положила на ломоть хлеба кружочки колбасы и поставила перед гостьей. Та расстроено попивала чай.

- Куда ехали-то? – спросил, вступая в беседу, Тимофей Иванович.

- Не знаю, - упавшим голосом произнесла женщина, отставив чашку с чаем. - Не знаю, куда я ехала. Ничего не знаю. Не знаю, куда увезли моих детей! Ой, простите меня!

Хатидже выбежала в сени, задыхаясь от сдерживаемых рыданий.

Супруги переглянулись. Кажется, они все поняли. По крайней мере, они, кажется, знали, откуда ехала эта женщина со своими детьми. Хозяйка подошла к плачущей в сенях женщине и молча положила руку ей на плечо. Гостья подняла на нее глаза и с мольбой проговорила:

- Позвольте у вас остаться до утра.

Антонина Васильевна повела несчастную назад к столу. Какое-то время все молчали. Потом Тимофей Иванович спросил:

- Вы из Крыма? - и быстро добавил, увидев, как испуганно встрепенулась гостья: - У нас там друзья, мы слышали о выселении татар и очень переживаем.

Бедная учительница со страхом и надеждой переводила взгляд с одного из супругов на другого и молчала. Хозяйка ласково погладила ее по руке, мужчина смотрел с добрым сочувствием. И Хатидже спокойно, без слез, будто бы пересказывая прочитанное, поведала им о том, что произошло за последние четыре дня.