Айдын Шем - Нити судеб человеческих. Часть 1. Голубые мустанги

Наступали сумерки. Вдали от городских кварталов несколько женщин неумело орудовали лопатами на черной после прошедшего недавно дождя земле. Здесь, в пригороде, желающим недавно выделили по небольшому участку земли под огороды. Две немолодые подруги-учительницы, позже многих других своих соседей по земельным наделам заканчивали подготовку грядок, которые они надеялись засадить картошкой и кукурузой.

- Таня, я больше не могу! Да и поздно...

- Тебе, Хатидже, хорошо, ты с дочками уже почти всю землю вскопала, - отвечала Таня, - а мой шестилетний внучек мне не помощник... А почему сегодня твоих девочек нет?

- Оставила их нынче похозяйничать дома, - вчера они натрудились на участке до кровавых мозолей. Завтра они докопают и твой огород, не беспокойся. А сейчас давай заканчивать.

Женщины обтерли лопаты травой, достав из корзинок бутылки прихлебнули воды, освежив ее остатками потные лица.

- Эй, подруги! Пора домой! - окликнула Татьяна Петровна все еще возящихся на своих участках соседок по огороду. Те на несколько секунд распрямились и, помахав рукой, опять продолжали выравнивать грядки на налипающем на башмаки черноземе.

Пошел моросящий теплый дождь. Подруги шагали по обочине дороги, по которой лишь изредка проезжали темные автомашины, - был май сорок четвертого, и в Крыму еще не отменили светомаскировку. Утомленные непривычным трудом женщины лишь изредка перекидывались короткими фразами. Идти до города надо было не менее часа, да и там по темным улицам до дому шагать им почти столько же. Хорошо хоть, что комендантский час был недавно отменен, и теперь поздним пешеходам не грозила встреча с патрулем, который неизвестно как мог себя повести - всяко бывало. Об одном таком случае, происшедшем с ее родственницей и рассказывала Татьяна Петровна, когда женщины подошли к перекрестку, на котором их пути расходились.

- Таня, приведи завтра внука ко мне, надо убрать зимние вещи и я буду дома, - сказала Хатидже прощаясь. - Пойдешь вместе с моими девочками, они тебе помогут докопать.

- Хорошо, Хатидже. Утром в восемь я с Володей буду у вас. Он любит у тебя гостить, двор у вас зеленый, детишек много. Ну, спокойной ночи!

К приходу матери девочки уже спали. Разогрев на керосинке лапшовый суп Хатидже поела и собиралась уже ложиться в постель, когда раздался громкий стук в дверь. В комнату ворвались вооруженные автоматами солдаты, и первой мыслью учительницы было, что кто-то уже донес, что во время немецкой оккупации она работала в школе. Вот и пришли за ней. Что станет с дочерьми, старшей из которых только исполнилось семнадцать, младшей же, приемной дочери, которая стала не менее дорогой, чем родная, было всего двенадцать лет. Позаботятся ли о них немногие оставшиеся в живых за годы большевизма родственники или же девочек заберут в колонию для детей “врагов народа”? Может быть, надо было поспешить с поисками оставшихся в живых родственников младшей?

Но вошедший вслед за солдатами офицер с погонами капитана сорвал одеяло с укрывшихся им по глаза девочек и велел всем собрать вещи и выходить на улицу. "Собрать вещи"... Значит не в тюрьму и тем более не на расстрел...

- Ну что же... Одевайтесь, доченьки...

- Чего еле двигаетесь? - капитан рассвирепел. - Пятнадцать минут на сборы! Через пятнадцать минут выведу всех хоть голыми!

Большие часы на стене как раз пробили полночь.

Испуганные женщины в возрасте от двенадцати до сорока пяти лет стали суетливо одеваться. Хатидже, не переставая повторять “быстрее, девочки, быстрее!”, металась по комнате, не зная за что схватиться. Ценностей дома не было, всё было снесено в скупку еще до войны, после того, как энкаведешники однажды ночью увели мужа.

Накануне она проветривала во дворе зимнюю одежду, которая сейчас кучей лежала на сундуке в углу. Несчастная учительница брала в руки то пальтишко, то платок, опять бросала в угол, подбегала к дочерям, от них к комоду... Капитан зло смотрел на беспомощных женщин, потом, смачно сплюнув, поглядел на часы и вышел в сени. В этот момент один из солдат, закинув автомат за плечо, подошел к Хатидже и шепотом произнес:

- Матрац распорите!

- Что? - Хатидже не поняла.

Солдат сдернул с постели матрац, снятым с пояса кинжалом распорол его край, оглядываясь на дверь, разорвал матрац по шву и вытряхнул овечью шерсть, которой наполняют одеяла и матрацы крымские татары. Он, все также оглядываясь на дверь, бросил матрац растерянно глядевшей на его действия женщине и шепнул:

- Держи, тетка, пошире!

Второй солдат подошел и, не снимая с груди автомат, двумя руками помог учительнице раскрыть зев матраца, а первый солдат схватил в охапку зимние вещи, и стал их заталкивать в получившийся из матраца большой мешок.

- Вот так! - с удовлетворением произнес первый солдат, второй тоже хмыкнул и оба они отошли как ни в чем ни бывало к дверям. На всю эту процедуру было затрачено не более полутора минут. Действия солдата вывели растерявшихся женщин из ступора. Айше, старшая девочка, схватила с этажерки ножницы, и по примеру доброго солдатика распорола другой матрац, вытряхнула его содержимое и подбежала к комоду.

- Мама, помоги!

Хатидже держала мешок, а Айше быстро перекладывала в него содержимое больших ящиков комода. Хатидже при этом крикнула младшей девочке:

- Сафие, собери еду!

Сафие, только закончившая шнуровать свои ботинки, бросилась в сени и столкнулась в дверях с капитаном, который, подняв глаза к часам на стене, входил в комнату.

- Куда ты, шустрая! - прикрикнул офицер на девочку, схватив ее за плечо.

- Пустите! Я вещи собираю! Отпустите, говорю!

- Ишь ты! - офицер недобро ощерился, вперив взгляд в девочку, которая тоже с нескрываемой злостью смотрела ему прямо в глаза, но потом отпустил ребенка, и только приказал солдату:

- Ефремов, присмотри за ней!

Увидев рядом с уже одетыми женщинами два огромных мешка, капитан удивленно поморщился, и опять взглянул на часы. Из отпущенных на сборы пятнадцати минут прошло только десять.

- Ну, все выходите! - скомандовал он.

- Сейчас, сейчас, - заторопилась Хатидже, - документы вот возьму!

И она подбежала к стоящей в углу тумбочке.

- Выходить, я сказал! - зычно крикнул капитан.

В это время в комнату вошла Сафие с заплечной сумкой.

- У нас еще пять минут времени, чего вы кричите! - девочка помнила, что часы били ровно двенадцать, когда прозвучал жесткий приказ офицера.

Бравый капитан взревел:

- Разговорчики! - и стал демонстративно расстегивать кобуру висящего на боку пистолета.

- Вай, аначыгым! Ой, мамочка! - вскрикнула Хатидже. - Выходим, доченьки, выходим!

Она пыталась поднять мешок с зимними вещами на плечи, но не смогла, и потащила его волоком к двери. За ней последовала Айше, тоже еле справляясь со вторым большим мешком. Сафие пропустила их мимо себя, и, окинув медленным взглядом бравого капитана, пошла не торопясь к дверям. По пути она увидела стоящие на этажерке книги и бросила, не разглядывая, несколько из них в свой рюкзак, который она волокла по полу за собой, и при этом, обернувшись, направила на капитана полный ненависти взгляд. Капитан был растерян явно вызывающим поведением этой двенадцатилетней девочки, но не стал все же вновь хвататься за пистолет. А девочка между тем неспешно проходила по длинным сеням, по пути находя взглядом разную посуду, какие-то другие предметы, и бросала их в свой заплечный мешок и в прихваченную в углу сумку. Со двора послышался тревожный голос Хатидже: