Айдын Шем - Нити судеб человеческих. Часть 3. Золотая печать

Напишу стихи об этом…».

Юная царевна такие стихи написала, удовлетворилась самоиронией и больше не виделась с гостем из Кафы. Эти стихи до нас не дошли, они сгорели в библиотеке Бахчисарая, подожженной Минихом.

Камилл, нескромно, пусть и невидимо, присутствовавший на этом последнем свидании красавицы Лейли с воином-неудачником, знал, что эта юная гиреевна приходится ему далекой прабабушкой, и страдал от этого знания – он влюбился в прекрасную поэтессу.

Грусть не покидала его, когда он опять был в современной ему Москве. Он стоял летней ночью в темной комнате у открытого окна, вспоминая прекрасный сон о юной чингизидке.

Сон-то сон, а в подошве оставленных в прихожей ботинок между квадратиками протектора застрял и не вывалился маленький камешек красноватого оттенка – точно такой, какими выстланы были дорожки в том бахчисарайском саду.

У открытых ворот летней усадьбы мирзы Эсадулла-бея в селении Бадана остановилась небольшая группа всадников. Один из них спешился и, не входя во двор, громко выкрикнул по-татарски:

- Эсадулла-мирза! К вам пожаловали российские вельможи! Соблаговолите принять гостей!

Во дворе занимались разными хозяйственными делами слуги мирзы, и один из них, оглянувшись на прибывших, вошел в дом, чтобы уведомить хозяина. Мирза в белом чесучовом халате вышел на порог, и когда человек, держащий своего коня под уздцы, повторил ранее сказанное, хозяин велел слугам принять от прибывших коней. Вошедших во двор четверых гостей мирза встречал легким поклоном, стоя на широкой веранде. Кратким приветствием на татарском хозяин пригласил их в дом и усадил на низкие диваны. Толмач, судакский грек на службе российских властей, сообщил, что гости прибыли из Петербурга и у них важное предложение к мирзе.

Сразу же заговорил по-русски один из пришедших, в богатом, расшитом золотом камзоле, и толмач начал было переводить его речь. Но Эсадулла-бей остановил его жестом. В комнату вошли женщины, закрытые по глаза белыми покрывалами, поставили на низкие круглые столики подносы, на которых дымились маленькие фарфоровые чашечки с крепким кофе, белел в миниатюрных вазочках мелко колотый сахар, на серебряных тарелочках лежало печенье курабие, высились венецианские бокалы с холодной родниковой водой.

- Бююрыныз, - произнес хозяин, указав жестом на угощение. – Угощайтесь.

Русский в золотом камзоле опять начал говорить, и толмач вынужден был переводить его слова.

- Русские вельможи пришли к мирзе просить его поступить на службу к их царице, - успел сказать грек, но хозяин опять остановил его и персонально обратился к нетерпеливому гостю:

- Бююрыныз, бейим! – и сам взял в руки чашку с кофе.

Гость, кажется, понял, что процедуру гостеприимства нарушать нельзя, и потянулся к угощению. Толмач, обменявшись взглядом с хозяином, разъяснил гостям, что глоток холодной воды после глоточка горячего кофе создает особо приятные ощущения. Гости оживились и стали обмениваться мнением по этому поводу. И печенье курабие петербуржцам понравилось.

Наконец можно было приступать к разговору о причине визита высоких гостей. Толмач представил всех троих прибывших, хозяина им представлять не было нужды – знали к кому ехали.

Золотокафтанный опять начал говорить, и грек перевел его речь, из которой следовало, что, присоединив Крым к великой России, превеликая Екатерина обязуется защищать личности своих новых подданных, их имущества, храмы и исламскую веру, и долг каждого крымского мирзы поступить на службу к великой повелительнице Империи.

- Долг? – переспросил Эсадулла-бей, и этот короткий вопрос был достаточно выразительным, чтобы быть понятным и без перевода. Реакция крымского мирзы подвигла русского на еще более выразительную речь, после которой на какое-то время наступило молчание.

- Как имя этого человека? – спросил после паузы Эсадулла-бей по-татарски, при общем представлении гостей не задержавший своего внимания на их именах и титулах.

- Это мирза Голицын, большой человек, преданный слуга великой государыни, - с пафосом отвечал толмач.

Услышав ответ, Эсадулла-мирза улыбнулся краешком губ и бросил взгляд на покрытую ковром стену. На стене среди других висела старинная сабля, изготовленная еще мастерами в славном городе Сарае, столице Золотой Орды. Эту саблю великий Менгли–Гирей подарил в свое время московскому великому князю Ивану. Каким-то образом потом этот раритет перешел к князьям Голицыным. Любовник царевны Софьи князь Василий Голицын с известной одному ему целью взял это дорогое оружие с собой во время авантюрного похода на Крым. Прадед Эсадулла-мирзы обнаружил эту саблю в шатре бежавшего от крымской конницы московского воеводы. Так поспешно бежал князь Василий, что оставил в своем шатре, поставленном им вблизи Ак-Кермена на реке Оскол, не только эту историческую саблю, но и сундук с одеждой.

И вот потомок побежденного когда-то русского воеводы, явившись незваным гостем, поучает Эсадулла-бея, вербуя его в холуи московской царицы. Воистину, мир подобен вращающейся лестнице – кто сегодня на верхней ступеньке, тот завтра окажется на нижней…

- Ксёнжэ, можэмы розмавять бэз тлумача, ежели знаш польски, - обратился мирза к русскому.

- Знам добже польски! – воскликнул Голицын, и дальше беседа двух достойных мужей продолжалась без посредника.

Между тем подоспели чебуреки, и оказалось, что русские гости впервые пробуют это блюдо, которое им очень понравилось. Подали в керамических чашках холодную язма, приготовленную специально для гостей без чеснока – кто их знает! Потом подошла очередь фруктов и чая с кизиловым вареньем.

За чаем говорил князь Голицын, остальные, кто понимал по-польски, слушали. Хозяин дома был явно недоволен речью петербуржского гостя, подавал короткие реплики, но был при этом исключительно вежлив.

- Эсадулла-мирза, прими во внимание, - говорил Голицын, - что даже беи из таких знатных родов, как Ширины и Мансуры, уже несколько лет, как присягнули великой царице и получили от нее российское дворянство.

- Ну, эти роды потому и знатные такие, что умели всегда приспособляться. Однако не все беи из этих родов пошли на службу к вашей царице.

- Те, что поумнее, те пошли.

Мирза Эсадулла рассмеялся:

- А не кажется ли тебе, Голицын-бей, что ты, думая, что вербуешь самых умных, на самом деле вербуешь тех, у которых гибкие спины? Или это свойство считается у русской царицы самым желанным и нравственным?

- Служить нашей матушке великой Екатерине в высшей степени нравственно! – напыщенно воскликнул Голицын.

- Это с твоей точки зрения, почтенный гость, но никто не доказал, что твоя точка зрения единственно верная, - холодно произнес Эсадулла-мирза, вставая с дивана.