Виктория Балашова - Гибель Армады

Отец считал, всему виной враги-англичане. Винить собственного сюзерена ему в голову не приходило:

— Дрейк спутал карты, подло напав на Кадис, — объяснял он семье за ужином, — разве ж так ведут войну благородные сеньоры? Пожег сколько кораблей! Спалил зачем-то бочки, ограбил торговые гукоры. Методы разбойника. С такой страной воевать нормально невозможно.

— Все от веры идет, — тихо произнесла мать, — нет веры — нет направляющей руки Господа в поступках людей. Безбожники!

— А Фредерико, служивший Генриху и Елизавете, он какой веры был? — поинтересовался Антонио судьбой своего кровного деда.

— Не знаем, — дон де Сантильяно вздохнул, — он покинул Испанию совсем молодым и вначале попал в услужение к Катерине, первой жене Генриха. Она-то была истинной католичкой! А что случилось с его взглядами после ее смерти, трудно сказать. Мы ведь с ним общались всего один раз, когда он письмо привез для сына. О вере не разговаривали.

Жизнь Фредерико очень интересовала Антонио, и думал он о ней постоянно. То есть размышлял если не о Розалине, не об Армаде, то о Фредерико. Последний казался ему фигурой загадочной и таинственной. «Эх, мне б такие приключения», — мечтал Антонио, отпивая глоток вина и невидящим взглядом уставившись в противоположную стену. Нить разговора при этом терял и с трудом заставлял себя вновь вслушиваться в то, о чем говорили за столом…

Весть о смерти маркиза потрясла всех. Он был героем Испании, победителем, опытным мореплавателем. К тому же его любили и уважали за спокойный, выдержанный характер, внимательное отношение к подчиненным, начиная от аристократа и кончая простым моряком.

В начале марта дон Алонсо собрал ближайших соратников, среди которых, несмотря на молодость, находился и Антонио. Де Лейва обратился к присутствующим с краткой речью:

— Мы выступаем, — возбужденный шепот прокатился по комнате, — нет, нет, не против заклятого врага Испании, — поспешил успокоить собравшихся дон Алонсо де Лейва. Теперь уже на лицах отразилось разочарование, — мы выходим в Лиссабон. Медина-Сидония, назначенный королем командующим Армадой, велит нам присоединиться к основным силам. Нам дается один день на проверку готовности корабля. Наша каракка войдет в состав Левантийской армады, которой командует дон Мартин де Бертендон. Наша основная задача — высадиться на берег Англии. Там командование переходит ко мне. В задачу герцога Медина-Сидония входит обеспечить выход кораблей в море и объединиться с силами герцога Пармского.

— Почему командование всей Армадой не поручили вам? — не выдержал кто-то: слишком хорошо всем был известен нерешительный характер Медины-Сидонии и отвага дона Алонсо.

Де Лейва нахмурился. Ему, как и остальным, выбор короля не нравился. Тем не менее оставалось смириться и выполнять порученное герцогом. Де Лейву вызывали в Лиссабон не просто так. Он становился правой рукой Медина-Сидонии, а также его главным советчиком. Что ж, дон Алонсо был готов довольствоваться пока такой ролью.

— Главное начнется при высадке на берег Англии, — отчеканил он, — решение короля бесспорно является верным. Пусть хозяйственный герцог готовит Армаду, делает запасы продовольствия, вооружает корабли и нанимает матросов.

Антонио в тот вечер домой заглянул ненадолго. Он попрощался с родными и бросился обратно в порт: дон Алонсо требовал, чтобы все находились на борту каракки «Рата Санта-Мария Энкоронада» и следили за последними приготовлениями. Антонио швырнул свои вещи в выделенную ему каюту и велел слуге в одиночестве наводить в них порядок. Сам выскочил наружу. Молодого человека мгновенно оглушил шум: по палубе сновали матросы, которым постоянно отдавали приказы, раздававшиеся со всех сторон, грохотали перекатываемые в трюмы бочки с провиантом и вином, над кораблем низко кружили наглые, визгливо орущие чайки.

На стоявшем по соседству галеасе, напротив, было тихо. Некоторые гребцы спали, перегнувшись через весла, некоторые просто скорбно смотрели вдаль, прекрасно представляя себе, какая каторжная работа их ждет впереди. Гребцов уже успели приковать цепями к палубе, чтобы они не сбежали с галеаса в самый последний момент. Их участь, пожалуй, была самой незавидной.

Антонио передернулся и сошел на берег. Наспех написанное письмо для Розалины лежало во внутреннем кармане камзола.

Быстро оседлав коня, Антонио поскакал к особняку возлюбленной. Подъехав к дому, он спешился и подошел поближе к тому месту, где располагалась кухня. Антонио просвистел мелодию, служившую для слуги особым сигналом, и принялся ждать. Шли минуты, а на улице никто так и не появлялся. Больше ждать он не мог. Антонио в отчаянии полез через забор.

В окне Розалины горел свет: несмотря на поздний час, всполохи пламени от нескольких свечей вытанцовывали свой причудливый танец. Антонио огляделся. Возле балкона возлюбленной стояло могучее, ветвистое дерево. Расстояние между ветками и балконом было вполне преодолимым. Антонио начал ловко карабкаться наверх. Выбрав самую толстую ветку, он полез по ней к балкону. Ветка опасно хрустела под его весом, но не обламывалась. Антонио схватился обеими руками за перила и повис на балконе. Через мгновение он подтянулся и лихо перепрыгнул через перила. Молодой человек спрятался в тени, приблизив лицо к окну.

Розалина в комнате находилась одна. Неслыханное везение! Ее черные прямые волосы были, как обычно, разделены на прямой пробор и убраны под золотую сетку. Громоздкое, широкое платье с высоким воротником не могло скрыть изящной фигуры девушки. Антонио постучал в окно. Розалина вздрогнула и обернулась. Ее голубые глаза, такая редкость для испанских женщин, от страха стали еще больше.

— Быстрее, быстрее, — проговорила она испуганно, — сейчас сюда вернутся. Я не могу с вами долго разговаривать!

— Я уезжаю, Розалина. Завтра поутру мы уходим в Лиссабон. Армада собирается все-таки выступить. Когда мы вновь увидимся, не знаю. Самое позднее, мы уйдем в море в мае — подуют нужные ветра. А там уж как Бог даст. Вот письмо, Розалина. Если ты сможешь, пиши. Адрес в Лиссабоне я указал в письме. Прощай, любовь моя! — и с этими словами Антонио едва заметной тенью скользнул обратно к перилам балкона и скрылся в ветвях гостеприимного дерева.

Каракка «Рата Санта-Мария Энкоронада» величаво переваливалась на волнах. Высокие мачты вздымались в небо. Спущенные паруса, как крылья огромной птицы, опустившейся передохнуть на воду, колыхались в такт ветру. Над кораблем реял флаг рода дона Алонсо де Лейвы. Солдаты томились без дела, матросы слонялись по палубе — категорический приказ герцога Медина-Сидиния не позволял никому из них спускаться на берег. Жалованье по-прежнему не выплачивалось, несмотря на отчаянные письма герцога королю, и побеги с кораблей стали постоянным явлением.