Валентин Костылев - Минин и Пожарский

войной. Как самых дорогих, родных людей приняли

ярославцы ополченцев.

Минин и Пожарский, как это было и в Нижнем,

собрали «общий совет», который впоследствии стал

называться «советом всея земли». В состав его

вошли избранные народом представители разных

городов и ополченские воеводы. Здесь же, в Ярославле,

для управления государством было избрано правитель-

ство. Оно состояло из нескольких приказов, то есть

учреждений, ведавших денежными, земельными и

другими государственными делами.

Правительство это рассылало свои грамоты по

всей стране, призывая жителей даже самых

отдаленных уголков государства на борьбу с общим врагом,

с польскими панами.

Гаврилке приходилось не раз бывать в карауле у

воеводской избы. Он видел, как Пожарский даже

ночью писал со своими дьяками воззвания в иные

города и как скрывались во тьме ночной всадники,

увозившие его грамоты.

Гаврилка же был свидетелем того, как

подосланный врагами ополчения казак покушался на жизнь

Пожарского, когда он осматривал пушки перед

выходом из Ярославля в Москву. Покушение не удалось:

Пожарского спас другой казак, загородив собой

воеводу.

Четыре месяца простояло ополчение в Ярославле.

Много было сделано полезного за это время, а главное,

ополчение окрепло численно, запаслось хлебом и

хорошо оделось и вооружалось.

В конце июля 1612 года, в один из ярких

солнечных дней, улицы Ярославля огласились звуками

боевых труб и боем литавр. Нижегородское ополчение

начало готовиться к походу. Все население города

высыпало на городские валы. Загудели колокола,

заиграли рожки гудошников, и понеслась их песнь но

окрестностям:

«Уж оседланы кони добрые,

Уж отточены копья меткие.

Рать усердная лишь приказа ждет,

Чтоб пуститься ей в путь намеченный».

Опять Гаврилка и его товарищи взвалили свою

«сестричку» (так они звали пушку) на телегу, за-

прягли коней, и опять Гаврилка сел на одного из

запряженных цугом коней.

Двинулись!

«Ах, прости-прощай

Уж ты, батюшка мой

Ярославль-город!..»

15. В Москве

20 августа ополчение увидало Москву.

К заставе, навстречу ополчению, выехал князь

Трубецкой, веселый, нарядный, на белом коне,

окруженный своими атаманами. Встреча была

дружественной, но на приглашение Трубецкого стать

лагерем у него в таборах, восточнее Кремля, Пожарский

ответил отказом. Трубецкой сразу переменился —

сухо улыбнулся, надменный, с недобрыми маленькими

глазками. Он молча повернул коня и ускакал

обратно в свой лагерь.

Теперь один Трубецкой верховенствовал в

подмосковном ополчении: Ляпунов был убит, а Заруц-

кий, сметив, что с приходом в Москву нижегородцев

ему не сдобровать, бежал в южные степи.

Ополчение расположилось в том месте, которое

заранее наметили Пожарский и Минин, — в

соседстве с прежде посланными нижегородскими полками,

у Арбатских ворот. Здесь сообща с московскими ра-

зоренцами в одну ночь возведено было сильное

укрепление. На другой день Трубецкой опять прислал

приглашение соединиться с ним на Яузе, и оно

снова было отклонено Пожарским.

Князь и Козьма рассудили по-своему.

Посланный королем в помощь полякам, сидевшим

в Кремле, гетман Хоткевич движется с запада по

Можайской дороге, и войска надо ставить с западной

стороны. Укрепиться следовало именно здесь. Оста-

вить же западную сторону открытой, уйдя на восток,

за Кремль, к Трубецкому, стало быть, открыть Хот-

кевичу свободный доступ к Кремлю. А ведь он вез

продовольствие для осажденных поляков.

Нижегородцы заняли Белый город, от Тверских

до Пречистенских ворот, полукругом, крепко

окопавшись и огородившись со стороны, откуда ждали

прихода Хоткевича.

Работали круглые сутки все как один.

Польские паны пустили слух, будто Пожарский

пренебрегает казаками, а земские люди держат

камень за пазухой против оборванной, полуголодной

казацкой голытьбы.

Сам Трубецкой говорил то же, науськивая

казаков на земское ополчение.

— Я стою под Москвою немалое время, —

обозлен но воскликнул Трубецкой, убедившись в

непреклонности Минина, — а взял только Белгород и

Китай-город. Что будет у мужика того, увижу его

промысел!..

Весь свой гнев он излил на Минина.

16. Приход гетмана Хоткевича

Войско гетмана Хоткевича, по своему походному

обычаю, двигалось к Москве продолговатым четыре-

угольником, со всех сторон окруженным повозками.

За передними повозками, внутри четыреугольни-

ка, тянулись пушки, в середине — пехота, а за

ней — панцырная конница.

Впереди войска на вороном коне ехал сам гетман

Хоткевич, окидывая суровым взором окрестности

Москвы. Перед ним верховой пахолик (оруженосец) вез

громадную булаву, украшенную драгоценными каменьями и

лентами. _

Конницу, делившуюся на хоругви, или эскадроны,

вели знатные шляхтичи, ротмистры. Она была

пестра, разноплеменна.

Тут были и закованные в тяжелые латы

неповоротливые немецкие ландскнехты, и польские пан-

цырники, и венгерцы — кто с длинными копьями,

кто с палашами, иные с саблями, кинжалами и даже

с боевыми молотами. У многих за спиной висели пи-

щали, а за кушаками воткнуты были пистолеты.

Вооружение, кони, сбруя — все было дорогое,

нарядное.

Около ротмистров гарцевали пахолики в

кафтанах из волчьей шкуры, с орлиным крылом за спиной.

Легкая конница Хоткевича состояла из немцев,

венгров, валахов и убежавших из Сечи запорожцев.

На прекрасных конях они следовали рядом с тяжело

двигавшимся коренным войском, с трудом

сдерживая своих скакунов.

Широко раскинулись по обе стороны Москва-реки

таборы нижегородцев и казаков, преградив дорогу

полякам.

Хоткевич ошибся. Он думал найти под Москвой

жалкие остатки ляпуновского ополчения, которые,

испугавшись его, сами разбегутся из-под стен

Кремля. Вышло иначе: перед ним оказалось большое

сильное войско.

Он отдал приказ остановиться.

Вечерело. Посинели ноля. Река, как стекло,

неподвижна. В лагере русских стояла тишина,

хорошо знакомая гетману тишина, соблюдаемая

накануне боя серьезным противником, не склонным к

уступкам.

Поляки раскинули табор на Поклонной горе. Они

огородили шатры возами, связанными между собой

цепью. Хоткевич приказал саперам возвести

земляные укрепления. На валы втащили пушки.

Осторожный и умный воевода, он счел нужным

устроить свой тыл так, чтобы в случае неудачи