Ольга Малышкина - Невероятные приключения Брыся в пространстве и времени. Часть 5. Брысь, или Один за всех и все за одного

Атос вздохнул:

– Увы, мой друг, вы не первая жертва смертельного обаяния этой женщины!

– Тогда нужно торопиться! – засуетился Д’Артаньян, снова хватаясь за шпагу и шляпу. – Они направляются в Бетюн!

– Думаю, это ловушка! – граф де Ла Фер печально покачал головой.

– Тем лучше! Я к де Тревилю, за отпуском и лошадью! Надеюсь, капитан простит столь поздний визит! – горячился гасконец.

Мушкетеры переглянулись.

– Вы всерьез полагаете, что эта женщина опасна? – шепотом спросили у старшего товарища Портос и Арамис.

– Чрезвычайно! – так же тихо ответил тот, и Брысь с облегчением увидел, как друзья обменялись знакомым жестом – символом единения и взаимовыручки.

– Мы с вами, дорогой Д’Артаньян!

Мушкетеры гурьбой вывалились на улицу и быстрым шагом направились к особняку де Тревиля, а искатель приключений помчался в аббатство, надеясь, что Мартин не позволил обхитрить себя так же легко, как юный гасконец…

Неурочный визит заставил господина де Тревиля вылезти из постели и принять настойчивых посетителей в Малом кабинете, в накинутом поверх ночной сорочки халате и шлепанцах. Узнав, что речь идет о срочном недельном отпуске для мушкетеров и кадета, капитан королевских солдат попытался хитрыми наводящими вопросами выведать хоть какие-нибудь подробности, но натолкнулся на упрямое молчание.

Де Тревиль вздохнул и сам продиктовал текст заявлений (отсутствию всем известной троицы и гасконца следовало придать официальный вид), по которому выходило, что Атоса все еще беспокоит раненое плечо и он вынужден отправиться на целебные воды в городок Форж. А поскольку он так плох и слаб, что не может осуществить дальнюю поездку в одиночку, то получил троих сопровождающих: Портоса, Арамиса и Д’Артаньяна.

Ввиду срочности слуг решили не брать, к тому же Атос и Портос не теряли надежды, что их питомцы вернутся, а значит, дома их должен кто-то встретить.

Портос несколько смущенно заявил, что у него совершенно нет при себе денег, но Д’Артаньян, позвенев содержимым своего кошелька, воскликнул:

– Здесь почти двести пистолей! Хватит на четверых туда, а обратно мы, вероятно, вернемся не все!

– Типун вам на язык! – проворчал Портос, а будущий богослов Арамис поплевал через плечо.

Вскоре четверо всадников мчались по дороге на север, наполняя притихшие улицы гулким звоном подков и выкрикивая пароль ночным патрулям.

Чаяния Брыся оказались напрасными – ни миледи, ни госпожу Буанасье, ни приставленного к ней Мартина на территории монастыря он не застал, зато услышал перешептывания двух монахинь, не спеша бредущих по двору со стороны въездных ворот:

– Интересно, куда так срочно уехала сестра да еще пса прихватила?

– Ты слышала, как он рычал на чужестранку?

– А ты видела, как ловко она сидела в седле? По-мужски!

– Да, благородные дамы так себя не ведут! – осуждающе качнулись высокие белоснежные чепцы.

«Опоздал!» – пригорюнился Брысь. К несчастью, он не обладал таким тонким нюхом, как Мартин. И хотя его великолепный слух уловил, в каком направлении удаляются стук каретных колес и цоканье лошадиных копыт, проследить дальнейшие перемещения Миледи и Констанции ему не по силам!

Хорошо, что Д’Артаньян пустился в погоню не один – теперь-то миледи не удастся устранить «мешающего» гасконца! Впрочем, хотелось бы самому в этом убедиться! Как бы узнать, где находится Бетюн? Тут «секретный агент» вспомнил, что видел в кабинете кардинала рулоны географических карт. Не мешало бы сунуть туда нос…

С этой мыслью, а также с надеждой обнаружить наконец-то похищенного приятеля, Брысь снова примчался к особняку Ришелье и занял наблюдательную позицию на каменной ограде среди густых побегов дикого винограда, рассудив, что сверху территория просматривается лучше.

Теперь, разглядывая Рыжего, подсвеченного луной и разноцветными фонариками, он сомневался, сможет ли поручить ему столь ответственное задание. За прошедшие дни он как-то забыл, насколько беззащитным выглядит его отважный, но абсолютно бесхитростный пушистый друг…

Король пребывал в отличном настроении – история с подвесками, которая грозила затронуть честь его величества, благополучно завершилась полным фиаско кардинала и к тому же доказала несостоятельность подозрений Людовика насчет нежных чувств самого Ришелье к королеве Анне, ибо желание унизить ее величество не зародилось бы в голове первого министра, будь он влюблен.

А раз не было подарка, то не было и свидания! Если же таковое и состоялось, то наверняка касалось исключительно вопросов политики, а письма, которые периодически строчит королева, адресованы ее брату Филиппу в Испанию и говорится в них уж точно не о любви, а о войне и мире или только о войне, что вероятнее всего…

Полностью успокоив себя подобными рассуждениями, Людовик с удовольствием погрузился в подготовку к Мерлезонскому балету, где исполнял главную партию. Он обожал танцевать, и умение совершать красивые па или говорить изящные комплименты тому, кто их совершает, являлось чуть ли не важнейшим достоинством, которым должны были обладать придворные, если хотели заручиться расположением его величества.

Готовясь к балу, мэрия Парижа украсила центральные улицы разноцветными фонарями, помыла и почистила мостовые, освежила цветочные клумбы, так что принарядившийся город вызывал улыбки на лицах всех, кому посчастливилось в нем оказаться. И лишь кардинальская карета проследовала из Лувра на улицу Добрых Детей с плотно зашторенными окошками. Ришелье был мрачен, и предпраздничная суета неприятно мозолила ему глаза.

Сегодня он не обнаружил среди сопровождающих короля офицеров знакомых физиономий Атоса, Портоса и Арамиса. Отсутствие всей троицы разом выглядело крайне подозрительно, и только Людовик мог поверить в ту чушь про целебные воды, что нес хитрец де Тревиль!

Добравшись до кабинета, кардинал вызвал Рошфора, в раздражении не сразу заметив настораживающих изменений. Вчера он допоздна сидел над планом города Ла Рошели, отмечая удобные позиции для осады оплота англиканской церкви. Сейчас сверху лежала карта Франции, которая должна была находиться среди множества других, что стопкой аккуратных рулонов возвышались на краю огромного письменного стола.

Углы ее завернулись, как бывает, когда сверток раскручивают, а потом отпускают одновременно с двух концов. Нахмурив брови, Ришелье проверил, заперты ли окна, а вот вспомнить, пришлось ли открывать кабинет, не смог – слишком раздосадован был в тот момент, чтобы думать о чем-либо, кроме поручения, что ожидало Рошфора.