Валерий Язвицкий - Вольное царство. Государь всея Руси

Тапкана останавливается. Молодой государь поспешно подходит к отворившейся дверке и видит такое же сияющее лицо своей Оленушки. Подав ей руку, он помогает выйти из тапканы.

– Здравствуй, солнышко мое ясное, – говорит он вполголоса.

– Здравствуй, мой Иван-царевич, – отвечает она нежно и ласково, и они, взявшись за руки и слегка пожимая друг другу пальцы, нарочито спокойно и неторопливо идут по первой лесной тропке в бор.

Неведомо кем проложенная, тропка эта змейкой вьется вокруг снежных сугробов между лесными великанами. Жених и невеста молчат и переглядываются, как счастливые заговорщики. Сделав два-три поворота, они оглядываются назад, на лесную опушку, но ее уже не видно. Не видно и возка и никого из людей. Почти бегом проходят они еще крутой поворот.

– Лебедь моя чистая, – шепчет Иван Иванович, и, прижавшись плечом к плечу, они тихо бредут по скрипучей снежной тропинке.

Весь мир, кажется им, существует только для них, и только они двое во всем мире.

– Крунк, крунк! – звонко кричит ворон, пролетая где-то в высоте, там, где сквозь вершины сияют голубые окна в небе.

– Мы в сказке, Иван-царевич, – шепчет Елена.

– Истинно в сказке, – отвечает Иван Иванович, – в нашей сказке, моя Василиса прекрасная…

И вдруг лицо его темнеет.

– Что с тобой, Иванушка? – слабо вскрикивает Елена.

– Есть в сказках, – тихо отвечает юный государь, – Иван-царевичи, Василисы прекрасные, но есть и злые мачехи и ведьмы…

Дрогнули губы Елены, заволновалась она, но потом взглянула жениху прямо в глаза и твердо промолвила:

– Твоя Василиса будет всегда с тобой, беречь и спасать будет своего Ивана-царевича…

Голос ее оборвался, и, теснее прижавшись друг к другу, они некоторое время шли молча.

– У тобя ведь тоже мачеха, – тихо сказал Иван Иванович, – и ты добре разумеешь меня.

Елена тяжело вздохнула.

– Горько мне, Иванушка, – шепнула она, – не можно мне забыть покойную мамуню мою.

Они долго гуляли по тропинкам бора, и поведал Иван Иванович Елене Стефановне обо всех коварных и злобных замыслах мачехи, о разговорах со старым государем, о греках и итальянцах, которые на услугах у Софьи Фоминичны, и о многом другом…

Выходя к опушке из бора, они были немного грустны, но оба чувствовали, что стали ближе друг другу, родней и дороже.

Приближались уж рождественские праздники, а вместе с тем увеличивалась и суматоха приготовлений к свадьбе наследника и соправителя государева, великого князя Ивана Ивановича.

– Свадьбу играть наметили, Оленушка, вборзе после Рождества, – говорил молодой государь своей невесте, снова повстречавшись с ней у Воробьевых гор. – Токмо сие, наверно, замедлят, ибо сборы у нас всегда долги и мешкотны бывают.

– Хочу, Иванушка, скорей с тобой вместе быть среди верных слуг наших, подальше от всякого зла.

– Главное же зло нам, Оленушка, – подхватил Иван Иванович, – рымское гнездо в Москве и другое – малое – гнездо в верейском княжестве. В главном-то мачеха сети плетет: через греков своих и фрязинов с папским двором ссылается, а через князя Василь Михайлыча верейского, за которого она родную племянницу свою, Марью Андреевну, замуж выдала, с Польшей и Литвой связь держит. Братья государевы, дяди мои родные, туда же глаза косят, да и великий князь Михайла тверской – тоже. Все они, а с ними многие другие вотчинники: князья, бояре и даже «князи церкви» – на сие же московское гнездо уповают. В Новомгороде же не все еще корни врагов наших вырваны. Есть там из прежних златопоясников, которые с Тверью, Литвой и немцами путаются…

Пока говорил все это молодой государь гневно и взволнованно, Елена Стефановна широко раскрытыми глазами смотрела на жениха и, как только он смолк, нетерпеливо воскликнула:

– Что ж вы с отцом медлите? Почему щадите врагов своих?

Иван Иванович усмехнулся и ответил спокойно:

– Батюшка ведает обо всем. Покарает ворогов, как всегда, беспощадно и вовремя.

– А мачеха? – тихо спросила Елена, останавливаясь посередине лесной тропинки за высоким сугробом.

Иван Иванович вздохнул, пожав плечами, и тихо проговорил:

– Мыслю, пока мачеха близ отца, ему самому зло непрестанно грозит. Токмо он будто ведать сего не хочет, хотя, вижу, в некоем бережении с ней живет…

Елена Стефановна крепко сжала его руки и горячо заговорила:

– Смелей, мой Иван-царевич! Найдем и мы себе слуг верных и преданных. Буду яз тобе ангелом-хранителем!

Иван Иванович порывистым движением привлек ее к себе и впервые поцеловал смелым, горячим поцелуем, и она вся затрепетала в его объятиях, но, овладев собой, отстранилась и пошла рядом.

– Что ты наделал своим поцелуем! – смеясь, воскликнула она. – Теперь надо охладить щеки. Я чувствую, как они пылают огнем, и все поймут, что мы целовались.

– Нет, – сказал с улыбкой Иван Иванович, – подумают, что от мороза твои щеки пылают алой зорькой. Но все же пора тобе в монастырь – бабка, наверное, заждалась… Знаешь, батюшка сказал, что на первый день Рождества у него будет праздничная трапеза в передней. Будет вся семья и все родичи наши, князи, бояре и все чтимые иноземцы из двора отца и из двора мачехи. – Иван Иванович прижался плечом к невесте и прошептал ей на ухо: – Будет и бабка наша, и ты, моя Оленушка, лебедь моя белая.

Он снова жадно приник устами к ее устам.

Когда они торопливо подходили к лесной опушке, где ждал их монастырский возок, Иван Иванович заговорил с невестой по-итальянски:

– На обеде, пока мы еще жених и невеста, по обычаю мы не будем сидеть рядом и разговаривать меж собой, но это нам на пользу. Ты прекрасно понимаешь по-русски, и по-итальянски, и по-латыни. А я разумею добре и по-гречески. Слушай внимательно и примечай все в стане ворогов наших. Это нам пригодится, когда возвратится из Венгрии Курицын…

– Кто он? – спросила по-русски Елена Стефановна.

– Дьяк посольский и первый советник моего батюшки, а мне он друг и так же предан, как и отцу. После яз о нем поведаю тобе подробней, а потом и мы с тобой вместе с ним будем о многом думу думать.

На Рождество столы были накрыты для праздничной трапезы в передней государя Ивана Васильевича так же, как и при встрече Елены Стефановны, только вместо постных кушаний подавались скоромные. Были на блюдах и торелях, наряду с икрой, семгой свежей и соленой, с паровыми стерлядями и осетриной, зайцы, жаренные на сковородах, баранина печеная, буженина, полотки гусиные, языки копченые, студень, а из горячего подавали уху курячью из потрохов да шти со свининой, пироги с рыбой, пироги подовые с бараниной. Лебедей и гусей жареных подавали горячими, уток и кур – на вертелах, над углями верченных; зайцев, тушенных в репе и в лапше, курники, оладьи, кисели, каши разные, сливки сырые битые, караваи ставленные и караваи блинчатые, всякие сласти из сухого варенья, винных ягод, рожков и прочего.