Валерий Язвицкий - Вольное царство. Государь всея Руси

Недалеко от шатра воевод, где широкий ручей в Шелонь бежит, приметил Замыцкий лодку пустую – у коряги привязана.

– Петька, Гришка, – крикнул он своим сподвижникам, Косому и Силантьеву, – айда в лодку сию спать! Вести у нас добрые, спеху-то нет.

Петька и Гришка враз пали на дно лодки и захрапели, а Замыцкий, томимый жаждой, перегнулся через корму и, черпая воду пригоршнями, стал пить.

В это время пола у шатра дрогнула – вышел князь Холмский и, увидев Замыцкого, молвил, смеясь:

– Ты все пьешь, Тимофей, коли не водку, то воду! Криком своим пробудил мя…

Замыцкий быстро вскочил и, отирая бороду, выпрыгнул из лодки на берег.

– Истинно, княже, – усмехаясь, ответил он Холмскому, – мы народ не жадный, но всем довольный: не винца, так пивца, не пивца, так кваску, а не кваску, так и водки из-под легкия лодки.

Невольно взглянув на лодку, князь Холмский вдруг вспомнил себя мальчонкой на такой же вот коряге, с которой ершей, бывало, ловил он на удочку. А кругом тишина, такая же вот предрассветная, как и ныне, стоит. Светает быстро. Вот уж синие, красные и желтые коромыслы, большие и малые, кружат над водой и за каждый куст цепляются…

Усмехнулся воевода и спросил:

– А ты, Тимофеюшка, рыбу-то лавливал? Хоша бы ершей.

Бородатая рожа Замыцкого расплылась в широкую улыбку:

– Лавливал, княже, в Каменке, речонка така у нас в деревне есть.

Оба замолчали, глядя вдаль куда-то по речонке, и каждому свое прошлое мерещится.

– Вести, видать, у тя добрые, – отгоняя свои думы, молвил Данила Димитриевич, – вишь, вся рожа плывет. Ну, сказывай.

– Лучше, княже, и не надо, – ответил Тимофей, – псковичи не приходили еще, а новгородцы-то пришли с большой силой. Кругом, где шли, все притоптано: и трава, и кусты даже. Конные и пешие полки прошли вверх по Шелони. Ныне выше Мшаги идут. Хорошо, княже, что войску нашему ты в лесу хорониться велел и костров не жечь.

– Ночью прошли-то?

– Ночью, княже. Идут они безо всякого страху. О нас ништо же не ведают. Не токмо дозоров, а и стражи никакой у них нет.

– И где же они теперь?

– Видать, недалече. За рекой-то, по левому берегу, пески все. Грузно идти-то не токмо пешему, но и конному.

– А много их?

– Сколь – не ведаю, а по следам их – вельми намного боле нас.

– Пущай их и людей и коней томят своих, – улыбаясь и позевывая, молвил Данила Димитриевич, – а мы поспим еще до восхода солнца, и ты спи. Дозорные-то, когда надобно, разбудят, как им приказано. Потом новгородцев нагоним, берег-то наш твердый, без болот, идти нам легко будет.

Яркое летнее солнышко быстро подымалось, сверкая в ясном безоблачном небе. Засуха все еще стояла, и не было никакой утренней свежести, даже на лесных травах, которые все время в тени растут, ни одной росинки не блестело.

Когда воины сидели за ранним завтраком, лучи солнца, пробиваясь сквозь полузасохшую листву берез, осин и ольхи, пекли уже спину, как в полдень.

– Сухмень-то, сухмень какая, – крестясь, говорил старый конник. – Как мы коней-то прокормим, коли вот овса не хватит.

– Государь еще пришлет! – уверенно заметил молодой парень. – Ныне пока есть, а не хватит – наши воеводы у новгородцев возьмут на первую-то пору.

– Эй, ребята, эй! – кричали уж кругом десятники и сотники. – Торопись, язык-то не распускай, ешь проворней!

– Борзо коней пои!

– Не проклажайся!

– Сей часец труба заиграет!

Не прошло и получаса, как полки уж были готовы и строились к походу. Все шатры, котлы, ведра, всякие припасы и прочее были уложены на подводы, а что в переметные сумки ушло, то на коней вьючено.

Вот уж и воеводы сели на коней, и князь Холмский руку поднял, дабы знак подать к походу, как подскакал к нему небольшой дозор, держа на поводу коня с незнакомым всадником.

– Вот, княже, пымали, – громко и сердито докладывал старший дозорный. – В лодке к нам переплыл, а мы его и схватили.

– Оружье-то у него было? – спросил воевода князь Холмский, оглядывая темнобородого сурового мужика лет сорока с лишком. – И где вы его пымали?

– Нетути у него оружия. Схватили же тутотка, как на берег вышел.

Мужик усмехнулся и, обращаясь к Холмскому, молвил спокойно:

– К тобе, княже, прибежал нечаянно. От войска новгородского в Москву хотел.

Князь Пестрый, глядевший все время на пленника, прервал его:

– Не Афанасий ли?

– Я самый и есть, – ответил тот, – Афанасий, сын Братилов, торговец.

– Златокузня у тя в Новомгороде?

– Истинно. Дьяк Бородатый меня знает, и у государя я на Москве бывал.

– Ведаю, ведаю! – обрадовался князь Пестрый. – Видал тя у государя-то.

– Ну, сказывай, Афанасий, – резко вмешался князь Холмский, – пошто до нас дошел?

Афанасий Братилов рассказал, что взят был насильно после того, как лавку его разграбили, семья его у родни схоронилась, а его самого захватили.

– Ну, да о сем, воеводы, – продолжал он, – я на досуге расскажу. Сей же час наиглавно иное дело. Как прибежали вои наши без носов и ушей от Коростыни, такой страх пошел в народе-то, а господа с Борецкими в такую ярость пришли, что немедля вестника послали к королю Казимиру, моля борзо на конь воссесть против государя нашего. К государю же Луку Клементьева послали о мире челом бить, дабы время иметь для-ради воровства своего. У самих же докончание с королем уж подписано.

– А ратные дела как у господы? – спросил князь Холмский.

– Набрали Борецкие и присные их, набрали волей и неволей, более силой и страхом, много людей. Тысяч, почитай, сорок. Токмо народ сей – худые вои. Из них, которые на конь посажены, до сего никогда и в седле-то не были. Которые в доспехах, с мечами и копьями, до сего знали токмо иглу, молот, шило да дратву и прочее.

Воеводы Пестрый и Холмский переглянулись с усмешками:

– Куда же рать их идет и пошто? Дале-то что мыслят деяти?

– На вече посадники Митрий Борецкий и Василий Казимир сказывали: князь-де Холмский с князем Пестрым Русой займутся, а за сим к Демани уйдут. Мы же, пока князи сии там прохлажаться будут, псковичей половину посечем, половину живьем возьмем…

– Как же, Федор Давыдыч, прозорлив государь наш! – воскликнул Холмский, перебивая Афанасия. – Прав он был. Истинно, что из-за деревьев мы лесу не видели. Новгородцы же все уразумели, западню нам припасли! – Холмский замолчал и поглаживал в раздумье бороду. – Великий и многохитрый воевода наш государь, – заговорил он снова, – малые дети мы все пред ним. Господа же хочет умней его быти. Ведь, мыслю, господа-то хочет, избив псковичей, вслед затем и нас побить.

– Истинно, княже, – подхватил Афанасий Братилов. – Мыслят они, пока государь-то дойдет сюды, король Казимир им войско свое пришлет, а там, может, и татары подымутся.

Переглянулись опять воеводы, а Пестрый заметил: