Валерий Язвицкий - Вольное царство. Государь всея Руси

– Победа же сия, – произнес он вполголоса, – токмо передышка на миг единый.

Ему захотелось поскорее увидеться с Курицыным и, как только принял он благословение владыки Филиппа, поскакал в хоромы свои, повелев Саввушке позвать к нему Федора Васильевича.

В хоромах Данила Константинович сообщил Ивану Васильевичу тревожную весть из Ростова Великого.

– Государыня Марья Ярославна занемогла сильно. Хочет всех сыновей видеть…

– Давно ль сие? – спросил Иван Васильевич.

– Она и в Ростов-то ехала – больна была, а вот разболелась совсем…

– А Ванюшенька?

– Здрав он, государь, – быстро ответил дворецкий. – Слава Богу.

Вошел дьяк Курицын и, поклонясь, молвил:

– Будь здрав, государь. Дошел по приказу твоему.

– Садись, садись, Федор Василич, садись. О многом сказать тобе надобно. Из Крыма новых вестей нет?

– Нет, государь.

– Пока непрочен Менглы-Гирей, – начал великий князь и, передав думному дьяку своему весь разговор с царевичем Даниаром, закончил: – Видишь вот, Федор Васильевич, победа наша над Ахматом – это токмо передышка…

– Истинно, государь, – подтвердил дьяк, – запомнил яз слова твои: «В огневом кольце мы».

– Посему два дела тобе даю, Федор Василич, – продолжал великий князь. – Первое: передышку с Ахматом, елико возможно, продлить. С ним нынче легче мир заключить. Избери-ка посла к нему, который и хану угодить может, и нам выгоды все добыть.

– Яз, государь, Никифора Федорыча Басенкова, племянника воеводы, пошлю. По-татарски он, как по-русски, говорит, знает жизнь татар и все их обычаи и сумеет, где нужно, и бакшиш и рушвет дать, а где и нужное ласковое слово молвить.

– Добре, посылай Басенкова, – продолжал великий князь, – да и Кокоса с Мамаком из рук не выпущай и насчет даров не скупись, токмо обо всем доводи до меня. Сам же яз удельных крепче в кулак зажму. Есть у меня вера, что поможет мне в сем и матушка, хошь и не разумеет всех дел моих. Мыслю яз, не допустит она братьев моих до воровства с ворогами нашими против Руси православной. Мы же тем временем вместе с Юрьем еще более научим войско нашей долгой войной воевать с расчетом. Новгородскую же господу, как гадину, всю передавим.

Великий государь остановился, увидя на лице дьяка тревогу и растерянность.

– Прости, государь, – заговорил дьяк в ответ на вопросительный взгляд Ивана Васильевича, – прости, не упредил тя, что князь Юрий Василич в постелю слег, кровь у него горлом пошла…

Иван Васильевич побледнел и глубоко передохнул.

– Саввушка, – глухо позвал он и приказал: – коня мне, поедем с тобой сей часец к князю Юрью Василичу.

Князь Юрий лежал в своей опочивальне на широкой постели у открытого окна. Лицо его, выделяясь на белой наволочке высокой подушки, казалось прозрачным и восковым. Рот был закрыт ручником, на котором алела свежая кровь.

В опочивальне были духовник Юрия и ближние его бояры, а также стремянный князя и две старушки, ходившие за больным. Печальней всех был сотник из полка князя Юрия, который вестником приезжал к государю в Бронницу.

Все встали и низко поклонились великому князю, а Юрий улыбнулся, и лицо его оживилось.

– Здравствуй, Иване, – сказал он.

Иван Васильевич перекрестился на образа и подошел к брату.

– Здравствуй, Юрьюшка, – сказал он, волнуясь, и хотел было поцеловать брата в уста, но, увидя кровь на них, поцеловал в обе щеки.

Две крупные слезы выкатились из сияющих золотистых глаз Юрия. Иван сел у постели брата и ласково сжал его руку. Говорить было не о чем: все всем было ясно, и лучше всех понимал это сам Юрий.

– Иване, – сказал он с трудом, – поедешь к матери – поклонись ей до земли и прими за меня благословение ее. – Юрий помолчал и продолжал с волнением: – Чем грешен против тобя, Иване, прости, Господь все рассудит. Есть у меня духовная на мелочи всякие сестре и братьям. Главное же – за государство: вотчину и прочее.

Запотел Юрий от усталости, и волосы прилипли ко лбу, глаза томно закрылись.

Великий князь тихо поднялся, но Юрий услышал и открыл глаза:

– Прощай, Иване, благослови тя Бог в делах твоих.

Он привлек к себе руку государя и поцеловал ее, оставив на ней алое пятно. Схватив ручник, закрыл он им лицо свое и заплакал.

Иван Васильевич склонился к нему и, целуя лоб и руки его, повторял жалобно, хриплым голосом:

– Прощай, славная десница моя, брате мой любимый.

Потом, овладев собой, выпрямился, постоял молча и, низко поклонясь брату, сказал:

– Прощай…

– Навеки прощай, Иване, – глухо произнес Юрий, провожая взглядом уходящего брата, – ни в чем не суди мя, Иване.

Княгиня великая Марья Ярославна еще болела, но уже вставала, а иногда и сидела на постели своей. Все младшие три сына – Борис и два Андрея были уже в Ростове, когда приехал туда и старший. Великий князь застал братьев около матери.

Помолясь, он спросил ее о здоровье и, приняв благословение, поцеловал ей руку, а потом и в уста.

Помолчав, он стал снова пред ней на колени и молвил:

– Молил мя Юрьюшка благословения твоего, дабы благословила его в лице моем, тяжко болен он…

Заплакала Марья Ярославна, охватила за шею Ивана и, крестя потом частым крестом, заговорила с рыданьями:

– Благословляю Юрьюшку моего именем Божьим, всей любовью своей. Прости, Господи, все грехи его, помоги ему, Господи! Спаси, Господи, роженое мое дитятко.

Получив благословение для Юрия заочное, поднялся с колен Иван Васильевич и заметил, что братья в стороне держатся. Понял он, что у них уже был разговор с матерью о завещании Юрия на случай смерти его.

В это время вошел дворецкий старой государыни спросить, куда обед подавать: в трапезную или в опочивальню.

Марья Ярославна, чувствуя себя лучше, приказала:

– В трапезной будем обедать.

Иван Васильевич, не видя сына, не вытерпел и спросил:

– Матушка, а где же Ванюшенька мой?

– Со стремянным своим, с Никифором Растопчиным, по полям на конях скачут, к обеду будут.

Дверь в этот миг шумно отворилась, и Ванюшенька, румяный, оживленный, вбежал в опочивальню.

– Прости мя, бабунька, далеко мы заехали, – заговорил он, но, увидев отца, кинулся ему на шею, радостно выкрикивая: – Тату мой, тату!

За трапезой много раз беседа братьев грозила перейти в ссору, изобилуя намеками и острыми словами, но присутствие умной и всеми сыновьями любимой и чтимой матери не допускало этого. Марья Ярославна умела вовремя найти строгое или ласково слово, и братья сдерживались, не смея враждовать открыто.

Одно время младшие братья дошли до такого раздражения, что вот-вот могли оскорбить великого князя, несмотря на то, что старший брат был весьма сдержан. Государыня гордо и величаво поднялась со скамьи своей и, зная, что вражда меж братьями идет из-за владения вотчиной князя Юрия, сурово крикнула на младших: