Валерий Язвицкий - Вольное царство. Государь всея Руси

– Рад яз, – ответил великий князь, – что вы покаялись в вине своей. Обмыслив, днесь же ответ вам с боярами своими пришлю.

Взглянув на братьев, заметил Иван Васильевич, что у них страх, который передался им от новгородцев, а у Андрея большого и зависть к себе великую увидел.

Новгородцы ушли удрученные и покорные, горести своей не скрывая.

– Иван Юрьевич, – сказал Иван Васильевич князю Патрикееву, – ответь им от моего имени: хочу-де государствовать в Новомгороде, как на Москве государствую. Пусть с вечем о сем размыслят. Срок же яз им даю – от сего дни на третий день дать мне ответ. – Иван Васильевич помолчал и добавил: – Да поищи, Иван Юрьевич, толмача собе по-фряжски баить и прикажи маэстро Альберта, которого яз с собой из Москвы взял, добрый мост построить под Городищем к Новугороду для приступа. Да таков мост-то дородный, чтобы и пушки по нему возить было можно, и конным скакать слободно. Вишь, Волхов-то какая река: и в морозы не вся замерзнет…

Только ушел Патрикеев, как вошел дворецкий Русалка и доложил:

– Полки псковские, государь, подходят к Новугороду. Пригнал к тобе от войска и наместника твоего посадник псковский Василь Епимахов.

– Зови! – крикнул радостно великий князь, вставая с места. – Сие сугубо нам важно и ради стрельбы огненной и ради кормов из Пскова!

Посадника Епимахова государь встретил весьма приветливо, спросил имя и отечество и звал его Василием Сидоровичем.

– Ну, сказывай, Василь Сидорыч, – молвил государь, – садись с нами за стол попросту, по-походному.

Испив кубок за здравие великого князя, посадник доложил ему:

– Яз, государь, к тобе от наместника твоего князя Василья Шуйского и ото всего войска псковского. – Посадник встал из-за стола, поклонился Ивану Васильевичу и продолжал стоя: – Пришли мы все на твое государево дело с пушками и со всем, с чем повелел нам к тобе быть, со всею приправой ратной. Где повелишь нам у Новагорода стать? Полки свои разместив, наместник твой князь Василий сам тобе обо всем челом бить будет.

Отпуская посадника псковского, великий князь повелел:

– Князю Василью стать в Бискупицах, а посадникам с лучшими людьми стать в Федотьине, в селе вдовы Полинарьина. Прочим же псковичам стать в монастырях: у Троицы на Варяжке да на Клопске.

Декабря седьмого архиепископ Феофил возвратился в стан великого князя у Троицы с теми же послами, что были и ранее, но взяв еще с собой выборных от черных людей от всех пяти концов города.

Когда на этот раз вышли от государя к посольству князь Патрикеев, князь Стрига и братья Морозовы, заметили они, что новгородцы сильно пали духом, особливо владыка Феофил. Бледный, удрученный, стоял он все время в скорбном молчании, говорили только посадники.

Они били челом о том, как судить наместнику московскому в Новгороде, предлагали ежегодную дань со всех волостей новгородских, по гривне с двух сох. Суд был бы по старине, и не звал бы государь никого судиться в Москву, из новгородских земель людей не выводил, а в вотчины и земли боярские не вступался. Не звал бы на службу, а поручал бы им только оберегать рубежи Руси, северные и западные, от иноземцев.

Выслушав эти челобития, государь нахмурил брови и резко сказал боярам своим:

– Повестуйте им так: «Что, богомолец наш и весь Великий Новгород, меня с сыном государями своими признали, а ныне хотите мне указывать, как у вас государствовать?»

Архиепископ, посадники и тысяцкие, испугавшись своей дерзости, отвечали:

– Мы государям своим не указываем, а токмо хотим государева указания, ибо обычаи и пошлины московские не ведаем.

Получив такой ответ, Иван Васильевич смилостивился и велел передать новгородцам:

– Мы государство свое доржать так будем по обычаю московскому: вечу не быть, посаднику не быть, а все государство держит государь – великий князь, которому для господарства, как на Москве, волости и села надобны. Древние же земли великокняжеские, которые Новгород неправо взял за Святу Софию, ныне за собя, великого князя, беру. Яз же по мольбам вашим обещаю: не выводить людей из Новагорода, не вступаться в вотчины и земли боярские, а суд по старине оставить…

Прошла целая неделя, и в течение ее изо дня в день гудел Великий Новгород, как улей, неистово споря, крича от обиды и ярости, хватаясь за оружие и снова смиряясь пред силой, оковавшей железным кольцом весь город, лишившей его граждан свободного выхода, лишившей пищи и тепла. А под самыми стенами города великокняжеский стан шумел праздничным торжищем, утопая в изобилии пирогов, калачей, рыбы и мяса, меда, караваев хлеба и прочей снеди, привезенных сюда псковскими купцами и торговцами.

Декабря десятого пришел к Ивану Васильевичу после раннего завтрака князь Патрикеев и доложил:

– Государь, фрязин-то мост уж изделал. Зело дороден и баской мост-то.

Великий князь тотчас же велел подать коней и вместе с Иваном Юрьевичем поскакал к Городищу.

День был морозный, но солнечный, бодрил и радовал. Со льда Ильмень-озера пред всадниками во всей красе своей открылся Новгород с высокими стенами и каменными башнями, из-за которых блестели кресты многочисленных церквей и, ослепляя глаза, сиял огромный золоченый купол Святой Софии.

– Краса великая в граде сем, – воскликнул Иван Васильевич, – а зла более того!

У Городища уже ждали великого князя. Впереди толпы плотников, собранных из воинов всего войска государева, стоял сам маэстро Альберти.

– Будь здрав, государь! Ура, государь наш!

Великий князь приветствовал всех движением руки и, подъехав к маэстро Альберти, без толмача крикнул по-итальянски:

– Grazie, maestro, grazie! [93]

Потом приказал дать маэстро и толмачу коней и ехать всем к мосту, простершемуся величественной широкой дорогой через могучую реку, которую бессильны сковать льдом даже самые крепкие морозы. Только у берегов ее образуются ледяные кромки, а посредине реки темные воды ее текут непрерывно.

Подъехав ближе, Иван Васильевич понял, как устроен мост. Лед у городищенского берега и новгородского был вырублен в ширину моста вплоть до воды, и в проруби этой, начиная от самого берега, установлены большие плоскодонные лодки на мертвых якорях поперек всей реки до другого берега. Лодки же скреплены меж собой цепями и двойным настилом из толстых досок.

Проехав до середины моста и полюбовавшись на красоту Новгорода, государь вернулся на берег и, подозвав к себе маэстро Альберти, громко воскликнул:

– Браво, маэстро, браво!

Потом сняв с руки своей перстень с дорогим алмазом, передал его маэстро Альберти.

– Gliene sone molto tenuto, sovrano! [94] – с восхищением крикнул маэстро по-итальянски и, поцеловав перстень, надел его на указательный палец правой руки…