Гурам Батиашвили - Человек из Вавилона

— Что это может значить? Возможно, к чему-то готовится, потому и осторожничает?!

«Разве не он был казначеем, когда Кутлу-Арслан чуть не поставил всю страну с ног на голову?» — подумал Абуласан, а вслух сказал:

— И все же что ты думаешь? Почему молчишь?

— Молчу, чтобы не ответить необдуманно.

— И все же?

— Мне кажется… он разочаровался в людях. Преданность его не оценили…

Абуласан ничего не ответил. Он тоже думал об этом. Эта мысль портила ему настроение. А стоит ли этот преходящий мир того, чтобы обрекать себя на мучения?! Но вслух произнес:

— Постарел, что ли?

— Не думаю. Он по-прежнему крепок. — Диомидэ умолк, а потом добавил: — Это свидетельствует скорее о мудрости, но не о старости.

Абуласан улыбнулся.

— А царь-супруг? — В голосе Абуласана звучало нетерпение.

— На той неделе я не мог утверждать с уверенностью, но сейчас могу — у царя-супруга появился новый друг — вельможа Тарханисдзе.

— Тарханисдзе? — от неожиданности Абуласан сорвался на крик. — О чем ты говоришь?!

— Дважды в неделю переодетый крестьянином он посещает Тарханисдзе.

Абуласан уставился на трепещущее в очаге пламя. Лазутчик принес плохие известия. Он должен что-то делать, должен что-то придумать. Разворошив поленья, спросил:

— К кому еще наведывается царь-супруг? — не получив ответа, повернулся к Диомидэ. Тот стоял, пряча глаза, и Абуласан понял, он уходит от ответа. — Ты что-то скрываешь?!

— Я не знаю наверняка, потому и молчу. Дай мне время.

Абуласан пронзил его взглядом и сурово произнес:

— Почему ты прячешь глаза, Диомидэ? Может быть, ты забыл, что этот человек — супруг нашей царицы? Я должен знать все.

Абуласан почувствовал, что Диомидэ прошиб пот. На лбу у него проступили капельки влаги величиной с ноготь. Диомидэ вынул из кармана кусок чесучи и утер лоб.

— Скрываемая беда подтачивает человека, Диомидэ! — со значением произнес Абуласан и выжидающе уставился на него.

— Дай мне срок, совсем небольшой, я должен знать точно.

Абуласан какое-то время не отводил от него взгляда, потом проговорил:

— Пусть будет по-твоему, только знай, либо эта скрываемая тобою беда сломит тебя, либо за ее сокрытие сломят тебя.

Абуласан знал, и знал хорошо, пока Диомидэ не утвердится в своих догадках, от него и слова не вытянешь. Этот человек с ничего не выражающим взглядом, похоже, знал о Боголюбском такое, что дружба с Тарханисдзе выглядела невинной забавой, но что именно он знал? Что такого натворил Боголюбский? Абуласан почувствовал приближение опасности, сердцебиение участилось, но он ни чем не выдал себя. Диомидэ и без того погружен в тяжелые раздумья, как бы не спугнуть его окончательно.

— Будь осторожен, Диомидэ, — спокойно произнес он, но в голосе прозвучала сухость. Диомидэ вытирал вспотевшее лицо. — Что еще скажешь? — как бы между прочим спросил Абуласан.

— Что сказать… — протянул Диомидэ, вытирая шею.

— Приди в себя, Диомидэ, что с тобой?

— Нет, ничего… А еще могу сказать, что Какитела пытается втереться в доверие к царю-супругу.

— А это еще кто? — поразился Абуласан, потому что впервые слышал эту фамилию. — Какитела…

— Иудей… Бено Какитела.

— Иудей? — и в ожидании более подробной информации Абуласан воззрился на Диомидэ.

— Он возраста Занкана, может быть, немножко моложе. Какое-то время работал на него, потом встал на ноги и имеет свое большое дело. Ловкий тип!

— А какое отношение он имеет к царю-супругу? Как он вообще возник возле него?

Диомидэ ответил не сразу.

— Мне кажется, — после паузы заговорил он, — он хочет показать иудеям, что близок к царю-супругу, чтобы они опасались его.

— А что царь-супруг?

— Он не отказывает ему в приеме, сколько раз Какитела заявлялся к нему с подношениями, столько раз он принимал и Какителу, и подношения.

— Иудея я понимаю: всякий нуждается в царской опеке, но… царю-супругу зачем этот Какитела? — задумчиво проговорил Абуласан. — Не бросай этого дела, продолжай наблюдение. — Абуласан снова задумался, потом спросил: — А чем там занят главный иудей?

— Скорбит, весь в заботах о больной дочери. Ни с кем не общается, кроме своего раби. По утрам и вечерам посещает молельню. А в молельню, кроме иудеев, никто не ходит.

— А во дворце? С Боголюбским встречался?

— До сего дня нет. Ну а сегодня… вам самим известно.

— Посещал ли он дворец после того, как возвратил мне фирман?

— В придворной книге нет его росписи. Не был ни разу.

Некоторое время назад главный казначей послал Занкану фирман, в котором говорилось, что за верную службу стране он освобождается от пошлины сроком на пять лет. На другой день Занкан вернул фирман со словами: «Верная служба родине не разменивается на деньги».

Вспомнив об этом, Абуласан улыбнулся.

— Ладно, Диомидэ, иди. Но держи ухо востро… — Абуласан умолк, потом махнул рукой, отпуская верного слугу.

Диомидэ склонил перед хозяином голову и стал пятиться к двери, чтобы не показывать ему спину.

— Погоди! — остановил его Абуласан.

Диомидэ замер, потом приблизился к Абуласану.

— Узнай мне, этот, как его, Ка…

— Какитела, Бено Какитела, батоно!

— Узнай, в каких отношениях находятся сейчас этот Бено Какитела и Занкан, водят ли дружбу или… В общем узнай это для меня! — И он отпустил его кивком головы.

Диомидэ вышел из зала.

А Абуласан вновь погрузился в свои мысли.

Утренний совет у царицы Тамар очень расстроил Абуласана.

Царица все еще занята подготовкой строительства пристани в Цхуми, призывает к себе достойных людей, советуется, взвешивает, примеривается. Сегодня у нее были наиболее влиятельные купцы, ее интересовало их мнение, будет ли способствовать развитию торговли и товарообмена строительство новой пристани. Джваншир, известный негоциант из осов [25] Грузинское название осетин. , заявил, что Цхумскую пристань должна строить не царица, а они, купцы, им следует взять на себя расходы. Пристань будет принадлежать купцам, а казне — выплачиваться пошлина.

Царица внимательно посмотрела на Джваншира. Многим купцам его идея пришлась по душе. И только Эртацминдели заметил:

— Нет, это нанесет ущерб царскому достоинству.

Тут сказал свое слово Занкан, сын Мордехая, Зорабабели:

— У купцов вряд ли найдется столько свободного золота, сколько потребуется для строительства пристани. А если и найдется, было бы неразумно нам строить ее: потраченные деньги мы начнем возвращать себе лет эдак через тридцать — сорок. А это, согласитесь, большой срок. Далее, мы люди непокорные, строптивые. Начнем строительство, пойдут споры, кто главный, споры перерастут в серьезное противостояние, — Занкан сделал паузу, взглянул на царицу, почтительно склонил голову и продолжал, — если в пристани есть такая уж необходимость, ее должно строить государство. Причин для этого три: первая — оно построит быстрее и дешевле, чем мы, вторая — борясь за первенство, мы потеряем немало времени, денег и сил, третья — прибыль должно получать государство. Несметное богатство — один вред как для человека, так и для мира.