Даниил Мордовцев - Сагайдачный. Крымская неволя

Это действительно был конь, один из тех коней князя Острожского, на котором ехали беглецы днем. Благородное животное стояло, освещенное луною, навострив уши...

— Косю, косю, дурный! — соблазнял его запорожец, под­ходя все ближе и ближе.

Но конь фыркнул, повернулся, взмахнул задними копы­тами и как стрела полетел степью. Не на такого, дескать, наскочили...

— И не чортова ж конина! — проворчал запорожец.

— Стонадцать коп! Вот ушкварил! Когда солнце несколько поднялось над горизонтом, решено было сделать роздых.

— Вот теперь будет козацкая ночь, — пояснил запоро­жец.

Пройдя всю ночь, беглецы, действительно, нуждались в отдыхе, и этот отдых им выгоднее было дозволять себе днем, чем ночью: ночью они безопаснее могли продолжать свой путь, да ночью же не так и жарко, как под полуденным раскаленным солнцем. На этот раз они расположились в верховьях небольшой речки, впадающей в Буг, где можно было найти и тень, и воду, и проспали безмятежно почти до полудня. Только пробуждение их, как и накануне, было трагическое. Раньше всех проснулся друкарь. В момент пробуждения слух его поражен был каким-то глухим, сиплым, но могучим ревом, напоминавшим рев разъяренного бугая. Боясь какой-либо опасной случайности, Безридный поспешил разбудить своих товарищей.

— Ты что, друкарю? — спросил, торопливо вскакивая, запорожец,

— Уж не ляхи ли либо татары?

— Нет, дядьку, а что-то ревет.

Рев повторился и совсем близко: животное без сомнения шло сюда.

— Это тур, — сказал запорожец, тревожно оглядыва­ясь, — надо спрятаться, этот черт хуже ляха и татарина.

Действительно, зверь не замедлил показаться. Это было страшное чудовище, хотя оно и напоминало собою обыкно­венного украинского вола или бугая. Громадная голова с широчайшим лбом, на котором петушился в обе стороны ог­ромный чуб, встрепанный, с вцепившимися в него колюч­ками репейника и терновника; овально изогнутые рога — рожища такой величины и толщины, что в них, дейст­вительно, по сказанию былин богатырского цикла, могло войти по «чаре зелена вина в полтора ведра»; широчай­шая, истинно турья, шире, чем воловья, шея на спине схо­дилась с надлопаточным горбом, а книзу, морщась широ­кими, жирными складками, оканчивалась лохматой бородой. Все это было необыкновенно страшных размеров, а ди­кие глаза изобличали такую же дикую, беспредметную свирепость — свирепость ко всему, на что они ни смотре­ли — на человека, на дерево и на все живое — все это ему хотелось посадить на рога и затоптать толстыми, обрубковатыми ногами с двукопытными «ратицями». Хвост чудовища кончался длинным пуком волос, который украсил бы собой лучший султанский бунчук [ Бунчук - искусно украшенная короткая палка с конским хвостом на конце, знак военной власти ].

Ясно было, что чудовище шло к водопою — шло, понурив голову, и страшно ревело. К счастью, недалеко от этого места, над самою криницею, рос старый ветвистый дуб. Запорожец сразу оценил все выгоды своей позиции и моментально решил, как ему действовать в виду страшного врага. Он сам был своего рода буй-тур, хотя немногим умнее рогатого тура.

Чудовище, увидав людей, остановилось в изумлении и перестало реветь. Потом оно начало рыть ногами землю, бить хвостом по бокам и, понурив голову, снова заревело, но еще более угрожающим ревом.

— Хлопцы! — быстро скомандовал запорожец.

— За­раз лезьте на дуб, скорей, скорей!

Молодцы не ждали повторений. Как кошки, они под­рались на дерево, цепляясь за кору и сучья, и расположи­лись на высших ветвях дуба.

Запорожец же, с длинным копьем-ратищем наперевес, остановился у самого дуба и смело ждал врага. Чудовище продолжало реветь и шло медленно, угрожающе потрясая громадною рогатою голо­вою и бородою. Запорожец, сняв шапку с красным верхом, замахал ею как бы в знак приветствия рогатому гостю. Высокий рога­тый гость, увидав красное, окончательно освирепел и бро­сился на дерзкого казака, хрустя по земле огромными копы­тами... Вот-вот он посадит на рога несчастного... Но запорожец ловко увернулся и стал за дубом. Чудо­вище ринулось прямо и стукнулось лбом о дерево, в полной бычачьей уверенности, что толстый кряжевик-дуб повалит­ся, как гибкий тростник.

Но дуб не валился, а несообрази­тельное животное продолжало переть лбом в несокруши­мый кряж. Тогда «хитрый хохол», запорожец, высунувшись из-за дуба, своими лукавыми глазами и красною верхушкою шапки еще более обозлил свирепое животное и в один миг всадил копье под левую лопатку зверя, в то самое место, где природа поместила сердце как у человека, так и у жи­вотного. Почувствовав боль, тур заревел так неистово, что Грицко чуть не свалился с дуба, а друкарь стал испуган­но креститься и читать «Богородицу».

Стоя за дубом, запорожец продолжал глубже всаживать свое ратище в сердце чудовища, которое не выдержало и с ревом и хрипением опустилось на колени. Кровь из раны лилась фонтаном, окрашивая темным пурпуром коренья дуба и соседнюю зелень и землю. Животное силилось при­подняться и снова било рогами дуб, не догадываясь, что сделай оно шаг вправо или влево вокруг дуба — тело за­порожца трепетало бы на рогах или извивалось, как червяк, под копытами.

Запорожец, всадив копье еще глубже, как кошка, выско­чил из-за дуба с длинным ножом в руке и, размахнувшись во все плечо, вонзил блестящее железо в темя животного или, вернее, в затылок, в то самое место, где кончается череп, голова и начинается позвоночный столб... Железо вонзилось по самую рукоятку... У тура подкосились ноги, и он запененною мордою ткнулся в корень дуба, падая всею массою своего громадного тела...

— Вот же тебе, туре! — запыхавшись, проговорил по­бедитель.

— Кланяйся ниже-низенько, кланяйся козаку в ноги!

Умирающее животное хрипело, судорожно вздрагивая.

— Хлопцы, будет вам воробьями на дубе сидеть, — обратился запорожец к своим товарищам.

Те слезли с дуба и с изумлением и страхом смотрели на бездыханное уже чудовище.

— Фью-фью-фью! — засвистел Грицко, — вот так бугай!

— Да еще и с бородою, точно козел! — удивлялся Юхим.

Запорожец по преимуществу любовался рогами и хвостом убитого им животного. Он гладил рукою, восхищался их гладкостью, измерял их длину четвертями.

— Да и пороховницы ж добрые выйдут! — невольно восклицал он. — Вот пороховницы, стонадцать коп!

Роскошный густой хвост тура вызывал в нем другие ка­зацкие мечтания.

— А из хвоста — бунчук на все войско Запорожское! Такого бунчука и у самого султана нет...

Победа над туром являлась торжеством и в другом отно­шении — в экономическом, как теперь сказали бы. Прови­зия у беглецов была на исходе: рыба вышла, огурцы вышли, хлеба — самая малость. А турьего мяса хватит на всю доро­гу, особенно если его порезать на куски да повялить, закоп­тить хорошенько на костре. На этом запорожец и порешил, сообщив о своем решении товарищам.