Даниил Мордовцев - Сагайдачный. Крымская неволя

— Как напали на меня, так насилу отбил­ся — сущая татарва!

— Да где ты их видел, дядьку?

— Гу! Где видел! Там их видимо-невидимо... И уж я бился-бился с ними, аж кости болят!

Все слушали пьяного героя с величайшим интересом, потому что все верили рассказам о ведьмах и их превра­щениях.

В это время за Ворсклою в далекой степи что-то вспыхну­ло на горизонте. Это уж не была зарница, — видно было, как что-то огненною змейкою взвивалось к небу. Потом такой же огонек, только уже яснее, показался ближе и, словно живой, перебирался все выше и выше... Все с испугом повернули головы в ту сторону...

— Ох, лишечко! Да это татары!

— Мати божия! Татары идут.

— Татары, татары... Это «варта» знак дает...

— Господи! Покрова! Что ж с нами будет!

— Бежим, дивчатоньки, домой!

— Надо в звоны звонить — людей будить!

С криками и отчаянными воплями «улица» рассыпа­лась...

Через несколько минут набатный звон стонал над всею Переволочною и глухо разносился по Днепру, за Днепром и по сонной степи...

Огни, вспыхнувшие в разных местах степи за Ворсклою и за Днепром, действительно означали, что на Украину шли татары.

Соседство таких хищников, как крымцы и ногаи, которые почти каждое лето делали набеги на Украину, заставило украинцев изобрести очень своеобразный способ огражде­ния своих границ от беспокойных соседей. По всем грани­цам Украины и так называемых Запорожских Вольностей, по границам, которые тянулись на сотни и тысячи верст, и по разным возвышенным местам своих степей, большею частью на могилах, на курганах, они ставили известного рода фигуры, нечто вроде сухопутных маяков, около кото­рых всегда находилась казацкая варта — сторожа, заведывавшая этими оригинальными телеграфами или, вернее, «пироскопами». Едва только какая-либо варта или прос­то какой-либо казак, бродивший в степи или ловивший где-либо в низовьях Днепра и других рек рыбу или зверя, — едва кто-либо узнавал каким-нибудь случаем, что татары вышли из Крыма, чтобы тайно нагрянуть на Украину, как тотчас же спешил к ближайшей варте и сообщал, что татары идут. Варта немедленно приводила в действие свой «пироскоп», который состоял из высокой фигуры или деревянной указки, торчавшей к небу и обвитой соломою или сухою травою, — солому зажигали, пламя и дым взви­вались над вартою и тем давали знать ближайшей варте, что идут татары. Вспыхивала вторая фигура, за ней третья, четвертая, десятая — и таким образом в несколько часов всю Украину облетала весть о нашествии хищников.

Когда за Ворсклой и за Днепром вспыхнули огни в описываемую нами ночь, вся Украина проснулась и встала как один человек.

Татары выбрали на этот раз удобную минуту для напа­дения. Когда Кафа была взята казаками и предана огню, весть об этом быстро облетела весь Крым. Казаки в море — значит, Украина открыта для набега, ее некому защищать. Надо отмстить Украине за Кафу — и татары ринулись на север несколькими «загонами».

Переволочане под тревожный гул набатного звона тороп­ливо собирались на площади, на которой стояла церковь, — то было место для общественных, «громадських», сходок. Скоро площадь вся была запружена народом, а набат все не умолкал, что делалось с тою целью, чтобы оповестить об опасности и тех земляков, которые в это время нахо­дились не дома, не в Переволочне, а где-нибудь в степи, на поле, на охоте или на рыбных ловлях. Во мраке ночи и набатный звон, и народный гул, и общий тревожный говор, и детский плач, завыванье недоумевающих собак, рев испу­ганной скотины — все это казалось еще страшнее, чем могло бы быть при свете солнца. Где-то голосила и причитала молодица о том, что муж ее поехал «у далеку дорогу» и теперь его поймают татары.

— Панове громадо! — повысил голос один старик, опи­раясь на палку.

— Слышите, татары идут.

— Да, идут проклятые! Видим, что идут, — отозвались некоторые из громады.

— Что ж мы будем делать, панове? — продолжал ста­рик.

— Казаки теперь в море, войска нет у нас, некому нас боронить.

— А мы на что? — возвышали голос некоторые из па­рубков.

— Мы им дадим чосу!

— У нас есть и кони, и сабли, и мушкеты.

— Так-то так, детки, — отвечал старик, — да мало вас, а их целая орда.

— Нет, нам с татарами биться невмочь, — подавали свой голос другие громадяне.

— Нам надо прятаться, и добро прятать, и самим бе­жать.

— А куда убежишь? А господарство? А скотинка?

— А наши хаты, а наш хлеб? Они все попалят.

— Что ж нам делать? Придется, верно, помирать.

Поднялся невообразимый говор. Один говорил одно, дру­гой другое. Женские голоса и плач становились все громче и отчаяннее, безутешнее. Дети, глядя на матерей, плакали еще сильнее.

— Да, может, они не на нас идут, а на тот бок, — отзы­вались некоторые утешители.

Но это утешение казалось слишком слабым.

— И на тот бок пойдут, и на нас придут, — возражали другие.

— Они идут, может, на три дороги, а может, и на четыре.

Тогда в средину протиснулся Харько Макитра. Хотя хмель его еще не совсем покинул, однако, он смотрел трезво и смело.

— А постойте, панове громадо, что я скажу, — возвысил он голос, откашлявшись.

— Говори, пане Харьку, послушаем.

— Вот что, панове, — начал Харько, крякнув словно из пустого бочонка, — нам биться с татарами не рука — мало нас.

— Да мало ж, мало...

— Харько дело говорит...

— А все ж таки, панове, нам прятаться не след, — продол­жал оратор.

— Не след, не след, это правда! — подтверждали грома­дяне.

Харько еще крякнул, посмотрел кругом и опустил голову, как бы что-то очень хитрое и очень сложное соображал своею мудрою головой.

— Так вот что, панове, — продолжал он, — мы им, поган­цам, в очи плюнем.

Он остановился, видимо рассчитывая на пущий эффект своей речи.

— А знаете, панове, чем плюнем? — спросил он неожи­данно.

— А чем же? Не знаем, — отозвались громадяне.

— Пожаром! — отрезал Харько.

— Огнем плюнем в по­ганые очи!

— Как пожаром? Каким огнем?

— Степным... Мы теперь запалим за Ворсклою степь со всех концов, так огонь и пойдет навстречу татарам. Мы такого полымя напустим, что аж небо потрескается, как горшок.

— Так-так! Вот так Харько! Вот так мудрая голова! — раздались оживленные голоса.

Старик, до этого времени молчавший и грустно опирав­шийся на палку, теперь поднял голову. Старые глаза его заискрились.

— Спасибо, сынку, что напомнил мне про молодые ле­та мои, — сказал он, вскидывая на Харька радостными гла­зами, — а я было, старая собака, и забыл про это... Мы и сами когда-то так отбивали татар от Украины; запа­лим, бывало, степь, да так и выкурим всю татарву.

Площадь оживилась. Решено было утром же привесть в исполнение план Харька Макитры, который стал всеоб­щим героем.