Сардана Ордахова - Неучтенный фактор

– Норма… Ты… Вы… – Даниил сглотнул слюну и открыл глаза. Самолет продолжало качать, он весь вспотел. Оказывается, Норма уже отодвинулась от него и, не обращая больше никакого внимания, как будто его здесь вовсе не было, пристально смотрела на его мать.

– Мама! – крикнул Даниил, внезапно испугавшись. Что-то происходило между двумя женщинами. Он никогда не думал, что ласковые ярко-голубые, временами синие, глаза его матери могут причинять такую боль. Они буквально метали молнии, эти молнии случайно попадали и в него, хлеща по щекам, рукам, которыми он пытался закрыться. Между тем Даниил заметил, как бесцветные глаза Нормы постепенно начали загораться изнутри опасным красным огнем. Казалось, они все прожигали насквозь. Даниил в ужасе бросился между двумя женщинами…

…Он проснулся от какого-то хрипа над головой. Прислушавшись, понял, что это включились забарахлившие динамики: «Наш самолет попал в зону турбулентности… через несколько… секунд мы выйдем… пассажиров просим… не покидать свои места…» Он не только разобрал слова, но даже смог узнать в сильно искаженном бормотании голос хорошенькой vip-стюардессы. Самолет энергично потряхивало, его попутчики смирно сидели на своих местах, многие, кажется, дремали. Освещение отсутствовало. И только две-три лампы индивидуального освещения мерцали где-то вдали тускло и уныло, как в преисподней…

* * *

После томительных шести часов полета пассажиры спецрейса наконец с облегчением ступили на трап самолета. Город на берегу величайшей реки встретил их щедрым ярким солнцем, неожиданным зноем и каким-то особенным весельем. По высокому сияющему небу, как бы танцуя, легко проносились маленькие нарядные барашки облачков. Солнце умильно улыбалось сквозь белую пену их кудрявой шерсти. Да, Туймада ему сразу понравилась. Особенно девочки в национальных одеждах. Тонкие, грациозные, они с искренними, прямо-таки лучезарными улыбками преподнесли прибывшим напитки (кажется, называется кумыс?) в традиционной деревянной посуде, вручили сувениры, искусно выточенные из бивня мамонта, и произнесли мягкими голосами на двух языках: «Добро пожаловать!». Крепко пожимала руки встречающая высоких гостей делегация. Эти люди ему тоже понравились. Он сразу увидел, что в начале жизненного пути им всем пришлось много страдать – едва ли не больше, чем ему самому в детстве; они очень много работали – едва ли не изнурительнее, чем он сам сейчас; и в массе своей были скромны, что было очень близко его натуре. Балаболок и фанфаронов доктор Вербицкий не терпел. Впрочем, он отдавал себе отчет в том, что приехал сюда работать, а не выражать свои симпатии и антипатии. Поэтому держал себя холодно и вежливо.

Из просторного салона большой черной машины, с включенными мигалками, стремительно проносящейся по раскаленным улицам загадочного северного города, Даниил с некоторым удивлением успел заметить, что девушки все были одеты по последней моде. Очень часто попадались премиленькие мордашки…

Вечером, на приеме в обкоме, он познакомился с «объектом». Объект оказался высоким худощавым мужчиной примерно одного с ним возраста. Он улыбнулся на вопрос Даниила, умеет ли стрелять так же метко, как прославленные якутские снайперы (на следующий день была назначена увеселительная поездка на природу, громко названная «охотой»). «Нет, конечно, – ответил объект с мягкой улыбкой. – По правде говоря, ружье я держал всего два раза в жизни… да и то попросили подержать…» И они, рассмеявшись, немного порассуждали о силе установившихся штампов, и о необходимости их разрушения. Во время разговора Даниил заметил краем глаза, что чаще остальных возле них оказывался невысокий плотный мужчина с волевым и энергичным лицом.

* * *

Приехав на каникулы в родные места, Ганя не обнаружил там особых перемен. Разве что ему показалось, что везде стало как-то темно. Мрачная тень на улицах, сумрак в помещениях, хотя лето стояло, как всегда, солнечное и жаркое. Темно было дома у тети, к тому же сыро и холодно. Темно в здании, где Ганя прежде работал, куда он заглянул по старой памяти, а также в двухэтажной средней школе, в которую он, как бывший ученик, сходил без особой охоты, повинуясь традиции. Светло было только в здании райкома партии, куда он пришел навестить Петра Петровича Нестерова, друга своего покойного дяди, своего бывшего начальника, из заместителей председателя исполкома выросшего до второго секретаря райкома. Чувствовалось, что там кипит жизнь, решаются судьбы. Дядя Петр искренне обрадовался Гане:

– О, наш спортсмен! Ну, как успехи? Как учеба?

Ганя тоже был рад встрече. С удовольствием рассказал о Туймаде, об университетских соревнованиях, менее охотно – о делах учебных и студенческих. Вспомнили Веру. Помолчали. Ганя слышал, что Петр Петрович очень помог в организации ее похорон. Он подумал, что надо бы его поблагодарить, и уже собирался было это сделать, как вдруг Петр Петрович воскликнул:

– Ну, теперь я тебя не упущу из виду!

– В каком смысле? – захлопал глазами Ганя.

– Секретарь университетской партийной организации – мой давний друг. – важно заметил Петр Петрович. – Тебе надо уже подумывать о вступлении в партию, рекомендациями я обеспечу. Быть школьным учителем – для тебя слишком просто. Каждый должен попытаться полностью использовать данные ему природой способности. Будешь служить своему народу.

Так Ганя начал становиться на путь партийной работы.

Спустя год он снова приехал на летние каникулы. В первый же день, посетив могилу Веры, на обратном пути он решил зайти к Наде. Она наконец-то вышла замуж. Правда, не за того хлыща-бухгалтера, который к тому же оказался женатым и попросту исчез, как только узнал, что его несовершеннолетняя пассия находится в интересном положении. Дело даже не в великих просторах Якутии – при желании можно найти любого человека; в конце концов, суд, порядок и закон существуют везде. Просто подобные дела не принято предавать широкой огласке – если, конечно, они совершались по обоюдному согласию. Не сажать же в тюрьму хорошего человека из-за девчонки… Все делали вид, что знать ничего не знают, а более всех – сама девушка.

Так и не доучившись в средней школе, Надя родила прелестного мальчика, похожего на деда, то есть дядю Степана. В те годы считалось неслыханным позором обзавестись потомством без заключения брака. Люди шептались, что такая легкомысленная мать обязательно обрекает ребенка на несчастную судьбу. Надя пожила некоторое время у матери, с которой не очень ладила, потом как-то быстро вышла замуж за одного местного парня, своего одноклассника. Парень был тихий, добрый, работал на ферме скотником. По неписаному закону тех лет, ребенка он сразу усыновил. Общих детей у них пока не было. Они переехали к нему, а жил он с родителями, старым дедом и младшей сестрой прямо возле развилки, где одна из дорог вела на ферму, другая – мимо кладбища и сенокосных угодий в крохотную деревеньку Мастах. По этой дороге когда-то давным-давно дядя Степан привез маленького Ганю с матерью в райцентр.