Николай Полевой - Иоанн Цимисхий

Со страхом преклонились все перед нею, не смея ответствовать.

"Зюлейка! подойди ко мне, поди поближе -- чего ты боишься, глупая девчонка? Я не убью тебя, я только хочу научить тебя, что тебе делать надобно, когда ты будешь властительницею Царьграда, этого проклятого гнезда злодейств: тогда откажись от сердца, от души, от любви, от дружбы... Я была такая же добрая, невинная, как ты, когда вступала в эти чертоги, когда меня ввел в них мой царь, мой Роман... Он, казалось, так любил меня, он был так хорош -- я его очень любила; но он был развратный, неверный злодей... Зачем он изменял мне..."

Феофания заплакала, зарыдала. Феона осмелилась подойти к ней и промолвить тихо: "Великая повелительница! не прикажешь ли удалиться твоим рабыням..."

-- Как? Вы хотите оставить меня?

"Немногие верные останутся с тобою, тебе нужно спокойствие..."

-- Верные? Разве из вас есть еще верные мне или мужьям своим?

"Владычица! за тебя мы все готовы жертвовать жизнью".

-- Вы, жизнью?.. Ха, ха, ха! Хорошо, Феона: поди же, спрыгни с кровли Вукалеонской -- я тебе приказываю -- что ж ты нейдешь?

"Великая владычица! Я не вижу пользы, какую может принести тебе смерть моя..."

-- Пользы? А! я поймала тебя, льстивая, лживая рабыня! Пользу, да, какую пользу принесет тебе -- вот из чего ты унижаешься передо мною, вот для чего ты продашь меня первому... Прочь все с глаз моих!

Она вскочила, затопала ногами, как разъяренная фурия. Со страхом побежали от нее все прислужницы.

-- Не бойтесь, не бойтесь,-- говорила Феофания, смеясь.-- Слушайте, если хотите меня уверить: поклянитесь мне будущим блаженством, что вы никогда не измените Феофании; что вы никогда не оставите ее, никогда, никогда -- если даже дерзкая рука хищника сорвет венец с ее головы, если будут влачить ее по торжищу, как бедную рабыню!

"Государыня!"

-- Клянитесь мне!

"Мы клянемся тебе!" -- воскликнули все невольницы и приближенные Феофании.

-- Помните, что клятва ужасное дело, и горе нарушающему клятву, горе ему! Женщина, погубившая душу клятвопреступлением -- погибнет в здешнем мире и в будущем свете. Ничто не утешит, не оправдает ее, и клятвопреступление, как адская цепь повлечет ее от порока к преступлению, от преступления к пороку. Видали ль вы изображение Страшного суда? Помните ли эту цепь, концы которой князь тьмы держит в руках своих, увлекая в ней и владык земли, и вельмож, и стариков, и красавиц, и все, все, что только заклеймено печатью греха? Нет спасения! Нет возврата! Горе клятвопреступнице! От первого проступка до адского огня... один шаг!

Она склонилась на подушку и горько заплакала.

По знаку, данному старшими приближенными, вышли все невольницы, кроме Зюлейки, любимицы Феофании. С ней остались еще Пульхерия, Феона, Гликерия -- главные матроны гинекея. Но и другим не велено было спать; они со страхом ожидали в передних комнатах приказаний, не зная, что все это значит и чем кончится. Еще никогда не видали они Феофанию в таком странном положении. И прежде иногда заглушала она совесть чашею вина, но теперь вино не упоило ее -- она только обезумела от него.

Несколько минут пролежала Феофания в забытьи, и вдруг поднялась.

"Пульхерия! ради Бога, беги, беги к моему супругу -- узнай, спроси, что там делается... Это ужасно, это страшно..."

-- Успокойся, великая владычица!

"Беги, говорю я тебе".

-- Но стража никого не допустит теперь к чертогам царя.

"Ты думаешь, что она никого не допустит? Ах! ты не знаешь, что измена проползет змеей по подземелью и смертельно ужалит его среди щитов и мечей стражи... Я сама иду к нему..."

-- Великая повелительница! возможно ли... Позволь нам... в это время...

Одна Зюлейка осталась с Феофаниею. "О мой друг, моя добрая Зюлейка! -- тихо и ласково начала говорить ей Феофания.-- Сделай мне милость, если только ты меня любишь... Ты говорила мне, что у вас на Востоке есть какое-то очаровательное яство, какая-то снедь, от которой человек забывается сном -- дай мне его -- у тебя есть эта снедь... Как ты называешь ее?"

-- Ее называют опиум.

"Дай мне своего опиума!"

-- Но кто не привык к нему, тот может сделаться болен; ему могут пригрезиться такие страшные сны...

"Пусть они грезятся -- они не превзойдут ужасной действительности... Хоть на час он усыпит меня -- за один час сна я готова отдать полжизни моей. Только один час покоя, и -- пусть это будет яд... Зюлейка! тем лучше -- ради Бога, дай его мне, дай мне его, Зюлейка!"

Зюлейка вынула маленькую золотую коробочку, скрытую на груди ее, и отломила маленький кусочек от какого-то темного вещества, хранившегося в коробочке. Феофания с жадностью проглотила этот кусочек, и расстроенное воображение так сильно действовало на нее, что ей казалось, будто действие опиума немедленно началось; она закрыла глаза, вздрагивала засыпая, дремала, и скоро тяжкий, но глубокий сон овладел ею.

Более часа прошло, как Зюлейка сидела подле спящей Феофании и смотрела на ее лицо, прекрасное, но обезображенное терзаниями душевными и страданиями телесными. Пульхерия, Феона и Гликерия не возвращались. Зюлейка задремала, склонила голову, и, хоть ей казалось, что в ближних комнатах слышны движения, беготня, шум какой-то, но утомленная невольница не могла пробудиться. Лампада, горевшая на столе, почти погасла; вдруг яркий свет блеснул в комнате. Зюлейка опомнилась. Она увидела вбежавших в смятении невольниц и приближенных, с зажженными светильниками. Постельничий Иосиф, бледный, еле дышущий, едва держащийся на ногах, окровавленный, вшатнулся в комнату.

"Что вам надобно? Что такое?" -- спрашивала Зюлейка.

-- Где владычица наша, где Феофания?

"Вот она, спит -- не будите ее".

-- Боже великий! -- возопил Иосиф,-- - теперь-то спать! Восстань, пробудись, несчастная супруга великого властителя царьградского!

В испуге пробудилась Феофания. Казалось, она сама изумилась, что на ней было еще то самое платье, в котором была она на пире, данном для булгарских царевен. Она протирала руками глаза, смотрела на всех, старалась вспомнить, что с ней было, и от действия опиума действительность смешивалась в ее голове с мечтами воображения.

-- Великая владычица! -- воскликнул Иосиф, повергаясь к ногам ее,-- измена, убийство! Твой супруг умерщвлен злодеями!

"Уж умерщвлен! Как, старик: он уж убит, зарезан? Когда же, кто же убил его?"

-- Цимисхий, владычица! Не знаю, какими путями проник он в опочивальню супруга твоего, и -- мой повелитель, мой владыка пал под его ударами, а я, я пережил его, я, вскормивший его на руках моих, я, которому поручил он стражу за своею безопасностью...

Тяжко зарыдал старик. Ужас изображался на всех лицах.

-- Что же, старик, о чем, же ты плачешь? Полно плакать -- вели взять Цимисхия под стражу, разрезать, казнить его...