Ирвинг Стоун - Те, кто любит. Книги 1-7

Империя разработала наилучшие способы принятия законов и их отмены. Такие решения должен принимать парламент, а не отдельный купец, который может подменить свою сознательность бухгалтерской книгой… Дни контрабандного ввоза товаров в колонию должны уйти в прошлое. Наступило время, чтобы Массачусетс стал бриллиантом в короне Британской империи.

Так будем вести себя как англичане, гордые за свое правовое наследие и несущие свои обязанности на равных правах в самой благородной империи на земле.

Сиуолл задал тон. Абигейл наблюдала, как люди шевелились на своих местах, словно их отхлестали батогами.

Царила тишина, когда Джон Адамс перебирал свои бумаги, явно не спеша обнародовать свое первое выступление. Судья Окмюрти выждал сколько можно, затем попросил адвоката встать и изложить свое дело. Но и после этого Джон медлил, желая сгладить впечатление от слов Сиуолла. Начало речи Джона Абигейл слышала с трудом, хотя до трибуны было всего около десятка ярдов. Но после нескольких фраз голос Джона зазвучал громко и уверенно. Он начал с того, что назвал устав Георга III, на основании которого выдвигается обвинение, «уставом трудностей». Затем, откинув голову назад, авторитетным тоном изложил суду, судье Окмюрти, Массачусетсу, другим двенадцати колониям, королю, министерству и парламенту, отстоящим на три тысячи миль и два месяца неспокойной погоды, собственный анализ сути рассматриваемого дела в свете сложившейся обстановки.

— Среди трудностей, связанных с этим уставом, первые, о которых следует всегда помнить, это… — он повернулся к сотне мужчин и женщин, сидевших в помещении, прежде чем повернуться к судье Окмюрти, — то, что он составлен без нашего согласия. Мой клиент, мистер Хэнкок, никогда с ним не соглашался. Он никогда не голосовал за него и никогда не голосовал за кого-либо, составившего этот закон. Поэтому мистер Хэнкок лишен величайшего утешения, доступного англичанину, пострадавшему от закона. Я имею в виду сознание того, что закон сотворен собственными руками. Действительно, согласие подданного с законами столь необходимо, что до сих пор никто не отважился отрицать справедливость такого положения.

Составители этих законов допускают, что согласие необходимо, но подменяют подлинное согласие принудительным, произвольно истолкованным. Это — обман людей внешней видимостью вместо реального содержания. Уловки приводят к предательству там, где его не допускает закон… Произвольное толкование… всегда служило инструментом произвола власти, средством обмана и порабощения людей. Отходя от принципов и ясных позитивных законов, блуждая в лесу произвольных выдумок, нагромождая одно на другое, мы все больше отдаляемся от фактов, истины и природы, оказываемся затерянными в диких джунглях воображения и догадок, где произвол восседает на троне и правит, угрожая железным скипетром.

Джон замолчал. Аудитория вновь зашевелилась на стульях, испустив вздох облегчения. Джону Адамсу удалось побороть настроение, созданное Джонатаном Сиуоллом, теперь аудитория была на его стороне. Следующая часть его изложения дела носила личный характер, раскрывала, что захват «Либерти», конфискация груза судна и требование непомерного штрафа под тем предлогом, что не была заблаговременно получена лицензия, создавали «большую диспропорцию между проступком и наказанием».

Джон осудил акты Тауншенда за то, что они позволили возбудить в Адмиралтейском суде дело против Хэнкока «без присяжных, не по законам страны, и отдать его на усмотрение единственного судьи».

Джонатан Сиуолл встал и заявил, что по решению парламента такие дела рассматриваются на основании обычных законов, и поэтому адвокат Адамс не вправе требовать перекрестного допроса свидетелей со стороны короны. Судья Окмюрти вынес решение, что мистер Сиуолл прав.

Он стукнул молотком, объявив:

— Суд его величества прерывает заседание. Слушание будет продолжено.

Вслед за этим он выскочил из зала, волоча за собой по полу длинную мантию.

Абигейл и Джон были поражены, наблюдая эту сцену через головы стоявших.

На протяжении зимы было всего несколько дней, когда, как сетовал Джон, его «не извлекал из дома этот тиранический колокол». Джон сердился на самого себя и на весь мир. Он был прав, утверждая, что «королевские чиновники полны решимости вызвать всех жителей города в качестве свидетелей». Он устал от этого, по его мнению, «одиозного дела», но в свою очередь потребовал вызвать всех жителей города в качестве своих свидетелей. К Рождеству стало ясным, что никто с королевской стороны не хочет окончательного решения: ни Бернард, ни Хатчинсон, ни пять членов таможенной комиссии, ни судья Окмюрти, ни прокурор Джонатан Сиуолл. Чете Адамс казалось, что королевские чиновники боятся любого решения суда и надеются, что события затмят процесс, сделают его ненужным.

— В этом смысле можно считать, Джон, что ты победил, — утешала Абигейл, — они не оштрафуют Хэнкока на сто тысяч фунтов стерлингов.

— И они не признали его невиновным. Оправданием Хэнкока я попытаюсь осудить акты Тауншенда.

— Королевские власти не захватили ни одного другого судна.

— Нет, но английский военно-морской флот оказывает все большее давление на наших моряков.

Она также была выбита из колеи. Новая беременность протекала иначе, чем две первых. Ощущение жизни внутри нее было более приглушенным. Каждую ночь ее мучила боль внизу живота и в ногах, сон давался с трудом. Она не любила болеть, это ей внушила мать, которую тревожило ее хрупкое телосложение. Однако она почувствовала себя крайне плохо в октябре и ноябре, когда было почти невозможно согреть дом, хотя Джон соорудил вторую угольную яму на заднем дворе. Ветер с залива, обвевавший площадь Браттл, дул в щели дверей и окон.

Встревоженная, она пытливо допросила сестру Мэри, приехавшую в Бостон из Салема и навещавшую ее чуть ли не каждый полдень. Потом Абигейл послала за доктором Джозефом Уорреном, сделавшим Джону четыре года назад прививку против оспы.

— Я знаю, что вы помогаете при родах, доктор, когда нет повитухи.

— Врач мало что делает, миссис Адамс. Он просто стоит рядом.

— Тогда вы не можете мне помочь?

— У меня нет нужного опыта. Но если ваш муж не возражает, чтобы вас осмотрел акушер, то в Бостоне есть такой — доктор Джеймс Ллойд. Он из Нью-Йорка, обучался в Англии, посещал лекции Уильяма Смелли по акушерству, и он — первый врач в Америке, который принимает роды на научной основе.

Доктору Ллойду было сорок лет. Это был мужчина с длинным лицом, лысеющий и зачесывающий свои редкие волосы под парик; у него были умные грустные глаза и самый большой нос, какой она когда-либо видела со времен приезда в Уэймаут. Он задал ей множество вопросов, казалось, распознал симптомы, но воздержался от замечаний.