Ирвинг Стоун - Те, кто любит. Книги 1-7

Свидетель защиты мистер Дэвис клялся, что слышал, как погибший Грей кричал: «Я пойду и дам им в морду, пусть убьют!»

Другой свидетель клялся, что Грей был пьян, ударяя людей по спине, бегая с криком: «Не убегайте, они не осмелятся выстрелить!»

Свидетель прокурора Джеймс Бейли признал при перекрестном допросе, что из толпы в часового бросали куски льда величиной с кулак, а этого достаточно, чтобы ранить человека. Под нажимом Джона он признал также, что за семь-восемь минут до стрельбы он видел мулата во главе двадцати — тридцати моряков, и этот мулат держал в руках дубинку; что убитый Аттукс хотел выглядеть героем дня: он сколотил отряд на площади перед доками и провел его с флагами по Кинг-стрит.

Джон воскликнул:

— Если это не является незаконным сборищем, тогда таковых вообще не бывает!

Заседание суда прервалось в субботу в пять часов. Присяжные заседатели не покидали здания суда. В понедельник утром Джон и Джошиа обратились к присяжным со своими последними ходатайствами. Они договорились работать порознь, составляя свои резюме. В конце недели Абигейл получила возможность побеседовать с мужем. Он сказал ей доверительно, что не станет писать речь и больше полагается на импровизацию. В субботу он работал до воскресного утра, уговорив ее в полночь лечь спать. Он разбудил ее в семь часов утра, чтобы пойти в церковь. После церковной службы Джон снова сел за рабочий стол. Ей нравилось видеть его работающим с максимальной отдачей: он глазами пробегал страницы, энергично листал книги.

В понедельник 3 декабря 1770 года в девять часов утра Бостон напряженно ждал приговора. В зал совета набилось вдвое больше людей, чем до этого, был заполнен каждый кусочек пространства. Люди стояли тихо, почти неподвижно на лестницах, в комнатах клерков и других помещениях ратуши. Снаружи на Кинг-стрит на протяжении двух кварталов от ратуши к таможне, где была стрельба, люди собирались группками, некоторые беседовали, но большинство молчало, ожидая результатов.

Первым от защиты выступил Джошиа Куинси-младший с последним ходатайством. Его аргументация соответствовала его таланту и темпераменту: он обращался непосредственно к симпатиям, к сердцам и чувствам Бостона и Массачусетса, моля о помиловании. В его задачу не входило проанализировать свидетельства и противоречия между ними. Это входило в задачу Джона. Абигейл обратила внимание на красноречие Джошиа. В зале царила мертвая тишина, его красивый голос завораживал.

— Позвольте мне, господа, напомнить вам о значении процесса с точки зрения заключенных. Речь идет об их жизнях! Если мы примем во внимание число проходящих по процессу и учтем иные обстоятельства, то этот процесс — наиболее важный из всех, какие видела когда-либо страна, Все взоры обращены к вам. Терпение в слушании этого дела крайне существенно; искренность и осмотрительность не менее важны… Нет, для нашей страны представляет высшее значение, чтобы на этом процессе не было ничего, что ущемит нашу справедливость или запятнает наш гуманизм…

Абигейл видела, как зашевелились присяжные, стараясь усесться поудобнее на твердых скамьях. Но не только это побуждало их двигаться, им нужно было обрести и душевный покой. Она помнила, как двое, ее муж и Джошиа, шарили по юридическим книгам в поисках заключительного пассажа:

— Вместо гостеприимства, на которое рассчитывал солдат, он встретился с пренебрежением, презрением, недовольным ворчанием. Почти каждое выражение лица выдавало подавленное настроение и желание скрыть искру возмущения в глазах… У солдата есть свои чувства, свои ощущения и свои особые страсти… Закон научил его думать о себе уважительно. Научил рассматривать себя как специально назначенного охранять и защищать страну. И как болезненно получить стигму инструмента тирании и угнетения!

Зал загудел — это была естественная реакция: Бостон был недоволен и ненавидел британских солдат с первого момента их высадки на Док-стрит.

— Может кто-либо считать своим долгом присоединиться к действиям тех, кто собрался на Кинг-стрит? Не думаю, но пусть мое мнение невесомо, позвольте мне напомнить вам автора, сочинения которого хотелось бы видеть в руках каждого из вас… Я имею в виду третье письмо «Фермера Пенсильвании» своим соотечественникам. «Дело свободы… есть дело слишком большого достоинства, чтобы быть уничиженным волнением и смутой. Оно должно поддерживаться соответствующим его природе образом. Участвующие в нем должны вдохновляться уравновешенным и страстным духом, побуждающим их к действиям осмотрительным, справедливым, скромным, отважным, гуманным и великодушным!»

Абигейл понимала этот хитроумный ход: использовать воздействие на присяжных их любимого автора.

Джошиа подошел так близко к членам жюри, как позволил барьер, и взволнованным голосом процитировал:

Джон должен был начать свое выступление сразу же после обеда. Абигейл знала, что выражение «желудок подступил к горлу» — всего лишь оборот речи, но она чувствовала себя именно таким образом. Когда они возвратились в зал совета, казалось, что его покинули лишь немногие, хотя, несомненно, некоторые где-то перекусили.

Джон Адамс поднялся из-за стола адвокатов и занял позицию между судьями и присяжными заседателями, являя собой картину совершенно противоположную Джошиа Куинси. Своим суровым видом он походил на школьного учителя. Джон не собирался апеллировать к чувствам присяжных, вызывать у них слезы. Его задача заключалась в том, чтобы разобраться в массе свидетельств, многие из которых не отвечали истине и были противоречивыми; отбросить не имеющие отношения к делу, предвзятые и сохранить наиболее надежные архитектурные формы — конструкцию из очевидных, правдивых и неопровержимых фактов. Абигейл знала образ мышления Джона: они выполнят лишь половину задачи, если спасут жизнь восьми, взывая к сочувствию и жалости. Это ничего не даст для будущего.

Нет, твердо стоя на ногах в своей длинной мантии, в парике, спускавшемся на плечи, с широко раскрытыми глазами и уверенным взглядом на округлом лице, Джон Адамс не намеревался идти на уступки. Присяжные заседатели и суд разрешат это дело в соответствии с предписаниями закона, по правилам юридической процедуры. Когда процесс будет позади, ни один житель Бостона не сможет упрекнуть его, что он вел мягкую вольную игру. Он хотел добиться оправдания не только со стороны присяжных, но и со стороны Бостона и Массачусетса.

Джон начал говорить. Его голос не был ни громким, ни звучным. Он не собирался подыгрывать хорошо одетым в зале суда и нескольким тысячам менее хорошо одетых, собравшихся снаружи.