Ирвинг Стоун - Те, кто любит. Окончание

Пикеринг был лишен юмора, рубил с плеча, ему не нравилась семья Адамс, хотя он сам был родом из Массачусетса. Уолкотт редко выражал мысль, которая не исходила бы из конторы Гамильтона в Нью-Йорке. Макгенри не блистал компетентностью, он получил должность после того, как четыре других претендента сказали «нет» президенту Вашингтону. Прокурор Чарлз Ли был совершенно независимым.

— Не кажется ли тебе более разумным иметь своих собственных ставленников во главе департаментов? — спросила Абигейл. — У тебя было бы меньше трудностей с Конгрессом.

Джон прикусил мундштук трубки.

— Эти люди обладают опытом, они создают у общественности ощущение преемственности правительства. Лучшие умы не хотят приезжать в Филадельфию и выносить публичные нападки и оскорбления. Я в состоянии контролировать тех, кого имею. Они не причиняют мне вреда.

Самой большой проблемой для Джона была растущая изоляция от окружающего мира. Он не мог даже сказать, какую позицию занимают его друзья-федералисты по важным вопросам.

— Президент не может никому довериться. Можешь ли ты представить себе, каково жить в окружении множества людей и не иметь возможности раскрыть свою душу ни одному? Сейчас, находясь на таком отчужденном посту, как пост президента, я нуждаюсь в тебе как никогда.

Когда после полудня они подъехали к особняку президента, солнце сияло через новые занавески в окна первого этажа. Джон застелил прихожую и лестницу ковром Уилтона с восточным рисунком, ковер мягко пружинил под ногами. Для небольшой столовой Джон приобрел овальный стол и стулья местного производства. В государственной столовой сохранился длинный стол с закругленными краями и приподнятой центральной частью — «плато», на котором семья Вашингтон выставляла фарфоровые фигурки.

Абигейл, поспешно минуя комнату экономки и кухню, вбежала наверх. Государственная гостиная, просторная комната, увешанная зеркалами, с мраморным камином и большой люстрой, с дюжиной темно-красных кресел и диванов, с занавесями из дамаста, даже в условиях, когда не все было приведено в порядок, выглядела красивой. В меньшей гостиной, выходившей на Маркет-стрит, по фасаду дома Джон повторил цветовую гамму гостиной ее матери в Уэймауте. Окна были украшены бледно-желтыми сатиновыми занавесками, пол закрыт толстым брюссельским ковром, на белом фоне которого выделялись зеленые листья и лимонно-желтые цветы. В углу около камина стоял диван, обтянутый дамастом желтого цвета, а сиденья стульев — зеленой выпуклой тканью.

Абигейл застыла на месте, поглощенная мыслями о своих родителях. Как они гордились бы успехами Джона и честью, оказанной ему страной. Она была тронута вниманием, какое проявил Джон к памяти ее матери.

Джон отвел две комнаты в конце длинного коридора под свои служебные помещения. Для посетителей был открыт отдельный вход. В супружеской спальне стояла просторная кровать под балдахином, изготовленная в Новой Англии, по углам спальни — старые виргинские шкафы для личной одежды, а ближе к кровати — ночные столики с лампами и книгами, как в их брачной комнате в Брейнтри. Джон провел Абигейл через центральную дверь в отведенную ей часть дома, которую миссис Отис обставила письменным столиком, книжным шкафом, удобным креслом, туалетным трюмо и бельевым комодом, достаточно большим, чтобы повесить длинные вечерние платья. Вверху, на третьем этаже Луиза заняла небольшую комнату, ее генерал Вашингтон использовал как частный кабинет; рядом разместилась семья Брислер, а далее секретарь Джона Малькольм. Четвертый этаж состоял из крохотных комнат для девушек, которых Абигейл привезла из Куинси, повара и другой прислуги. Абигейл поздравила Джона с прекрасной меблировкой дома.

— Я и миссис Отис знаем твой вкус. Мы ожидали, что тебе понравится.

Абигейл просыпалась ровно в пять часов утра, набрасывала на себя халат, шла в просторный кабинет Джона, три окна которого выходили на юг, а одно — на восток, где лучи восходящего солнца ласкали ее своим светом и теплом. В это спокойное время она обдумывала распорядок дня, писала письма детям, намечала список приглашенных, составляла меню, читала письма политических друзей и изучала по поручению Джона памятные записки, врученные ему чиновниками.

Здесь же в тихое раннее утро она прочитывала сообщения о событиях во Франции, явно склонявшейся к мысли о мировом господстве, о доминировании над Англией и Соединенными Штатами. В семь часов к ней присоединялся Джон, принявший ванну в комнате рядом с кухней. Вместе с ним появлялся Брислер с кофе и стопкой бумаг.

В восемь часов в столовой на первом этаже подавался завтрак. В нем принимала участие Луиза. Молодой Сэмюел Малькольм, стажировавшийся в Нью-Йорке у Чарлза до того, как стать секретарем Джона, приходил к ним, чтобы получить согласие на порядок встреч, намеченных на день. Выпить кофе приходили давние друзья. Разговоры за завтраком касались в основном политики. Учитывая обвинения в адрес Джона, будто он монархист и аристократ, он стремился представить резиденцию президента как образец демократии.

Для Абигейл такая демократия означала наполненное заботами существование.

До одиннадцати часов она работала за письменным столом, сверяя счета, улаживала конфликты между служанками. В одиннадцать часов одевалась. С полудня и до двух часов, а иногда и до четырех она принимала посетителей. Осенью Джон разрешил ей принимать посетителей в гостиной, которую прежде использовала Марта Вашингтон, но вот позавчера были приглашены тридцать две леди и примерно столько же джентльменов. Сегодня придут с женами иностранные посланники, а также государственный секретарь, казначей и военный министр. В ближайшие дни она должна пригласить на обед весь сенат и палату представителей. Сотни людей просили разрешения навестить президента, и все были уверены, что встретят радушный прием. Ей полагалось вставать, приветствуя каждого визитера словами: «Вы приехали сегодня из Парижа?», «Вы все еще живете в вашем доме на площади Гровенор?». Уверять, что они увидят президента, предлагать лимонад и кексы.

Каждый вечер после приемов или обедов Абигейл была обязана разъезжать по городу, отвечая на визиты или же оставляя визитные карточки. Это следовало делать, если она хотела, чтобы филадельфийское изысканное общество относилось к ней приветливо.

С обязанностями супруги президента она справлялась более успешно, чем ожидала; но радушие Джона явилось для нее неожиданностью. Когда принимал генерал Вашингтон, — а он принимал мужчин только в столовой для официальных обедов, — оттуда выносили все стулья. Президент стоял перед камином, одетый в черный бархатный сюртук, его волосы были причесаны и напудрены. Вашингтон был при сабле с красиво выкованной рукоятью. Секретарь называл имя посетителя. Президент встречал гостя величественным наклоном головы и держал руки таким образом, что визитеру не приходилось ожидать пожатия.