Юлиан Семенов - Синдром Гучкова

Через три дня Белецкий прочитал черновик письма "Кузнецова" и, одобрив в принципе, сделал ряд необходимых поправок и добавлений, чтобы придать картине еще больший драматизм, безнадежность и ужас по поводу того, что может случиться с поставками армии, если Александр Иванович не посоветует, как надобно поступить.

И Гучков откликнулся. Что и требовалось доказать!

Письмо это Белецкий начал читать, ощущая сердцебиение, ибо от содержания этого послания во многом зависела та стратегия, которую он мог принять или отвергнуть. Говоря иначе: убирать старца и переориентироваться на Гучкова или же продолжать прежнюю линию — делать ставку на треклятого ублюдка, пьяницу и бабника, слово которого стало в последние месяцы непреложным законом для августейшей фамилии.

"Милостивый государь, Станислав Феликсович!

Письмо ваше, полное отчаяния и горестной скорби по нашей несчастной России, получил лишь вчера поутру. Весь день был занят по военно-промышленному комитету, а москвичи — во главе с Поплавским и Рябушинским — люди требовательные и ушлые, ничего не оставляют без самого пристального изучения (и слава Богу!). Посему отвечаю сегодня и вечерней же почтой отправлю вам в северную столицу-

Вы пишете, что контрольная ревизия министерств не только нарушила график работы тех цехов, кои вы возглавляете как инженер-технолог, но в равной же мере задела и фроловские мастерские, и всех путиловцев и мюллеровцев, ваших поставщиков и партнеров.

Что ж, вторжение в производство министерской бюрократии, которая обладает правом последнего слова, — явление повсеместное. Отсюда и трагедия наша, отсутствие снаряжения на фронтах и перебои с продуктами и товарами в тылу.

Вопрос ваш — "Как можно объяснить этот произвол?" — представляется мне в определенной мере наивным. Видимо, вы живете своим делом, а посему не имеете времени внимательно оглядеться окрест себя: имеющий глаза да увидит!

Вы пишете, что сановники из контрольно-ревизионной комиссии цепляют любую мелочь, требуют отчета по каждой копейке, но совершенно не интересуются главным: сроками продвижения бумаг на заказы через министерства, многомесячные "хождения" документов по чиновным кабинетам, "бесконечные согласования" с департаментами и ведомствами и, как следствие, срыв поставок на фронт, глухой ропот солдатской массы, ярость рабочих, чем не могут не пользоваться социалистические агитаторы типа Керенского, Чхеидзе, Ленина и Троцкого.

Вы правы по всем пунктам, только не вините Керенского и Чхеидзе. При всей моей к ним холодности, право, корысти в их агитации нет: они борются с идиотизмом бюрократии теми методами, кои им привычны.

Дело в том, что ни в основных законах империи, ни в правилах по составлению смет нет точно сформулированного слова о том, что такое бюджет, реальная бухгалтерия и кредит. А коли проявите настойчивость, то забудьте про наш двадцатый век и отправляйтесь-ка, батюшка, в век девятнадцатый, во времена блаженной памяти государя Александра Второго-Освободителя, к папкам сенатора Татаринова! Именно им были составлены, коли не изменяет память, в шестьдесят втором (или третьем?) году сметные правила.

Лишь в этих документах вы и найдете определение того, что есть государственная роспись: "сумма всех подлежащих казне расходов данного года и всех источников для их покрытия". Расходы есть, а вот как быть с доходами? Не было этого у Татаринова. Нет и сейчас, ибо доход создается покровительством делу, здоровой конкуренцией, свободой предпринимательства, гибкой таможенной и налоговой политикой, которая не губит сильных в угоду бездельничающим, а, наоборот, поддерживает тех, кто может и умеет трудиться. Татаринов предлагал образовать единую государственную кассу доходов — еще полвека тому назад. Так ведь не дали такую кассу образовать! Замучали департаментские крысы и столоначальники, погубили идею. А почему? Да оттого, что абсолютистская власть и тогда не хотела выпускать из монарших рук займы, кредиты и тарифы на железных дорогах; цены на водку всегда были в руках министра финансов, и он бессовестно и постоянно повышал цену на этот монопольный продукт, как и на игральные карты — кто из нас откажет себе в удовольствии сразиться в "дурака" или "Акулину"?!

Когда родилась Дума, мы получили право обсуждать лишь сорок три процента бюджета, остальные суммы были "забронированные", не говоря, ясно, про суммы министерства Двора и десятимиллионный фонд министра финансов, подотчетный лишь государю.

Вы прекрасно пишете: "Бесстыдство всемогущей бюрократии, представляющей четыре министерства, выражается в том особенно, что они мучают нас вопросами: на основании какого законоположения или предписания совершена та или иная трата? Ревизоры, терзающие нас, похожи на палачей инквизиции, иначе их не назовешь". (Читая тучковский ответ, Белецкий улыбнулся, подумав: "прекрасно" писал я, а не "Кузнецов". Эту фразу я сочинил, "Стасик" кошку назвать кошкой страшится, витиеват, "борец исподтишка".) Но поднимите материалы думских заседаний, посмотрите, сколько приходилось нам и кадетам сражаться с министерскими оболтусами! Так же, как и у вас в заводе, нам приходилось заниматься не живым делом, а тратить месяцы на то, чтобы убедиться: законен этот акт министерства или нет, а в министерстве внутренних дел — в одном лишь министерстве! — существует свод "легальных титулов" (иначе говоря, "нормативных актов") в тысячу с лишним страниц! Можете себе представить такое?! А министерств у нас тринадцать — страх господень сколько! Значит, надо изучить около пятнадцати тысяч страниц, и на каждой порою по три-четыре "титула"! А началась эта книга чуть ли не с "титулов" царствования Петра Великого, если не раньше! Ясно теперь, в условиях какого "законного беззакония" нам приходится существовать?

Депутат Шингарев рассказывал мне о той борьбе, которую ему пришлось вести по поводу законности получения с инородцев налога пушниною. Огромные деньги от продажи песца, соболя, горностая и белки на три четверти шли на содержание армии чиновников, собиравших этот ясак! Правительство решило потребовать несколько миллионов "зафиксированных" законом из казны, а дело взимания ясака отдало взяточникам-чиновникам. Дума — на дыбы. Ей в ответ: "На то есть легальный титул". — "Извольте представить!” — "И представим!” Не представили, конечно. Шингарев — новый запрос. В ответ — новые посулы. После двух месяцев препирательств министерство финансов наконец предъявило Думе указ государыни Елисаветы Петровны по поводу ясака, посланный одному из губернаторов: "Отписать той ясак на ты”. Точка! "Монаршая воля священна!" И — умылась Дума! Умылась позорищем, ибо нынешняя власть ни в коем случае не откажется от той узды, накинутой на трезвенных промышленников и банкиров, которые знают себе цену: "Нет, голубчики, под нами ходили и будете ходить впредь!"