Конн Иггульден - Чингисхан. Пенталогия (ЛП)

— Пусть подойдет этот Чингис, — произнес он. — Теперь мне незачем его бояться.

Кокэчу не ответил, не в силах отвести взгляд от воина, поднимающегося по склону. Шаман почувствовал на затылке прохладный ветерок; его прикосновение было как никогда сладостным. Кокэчу доводилось видеть людей, повстречавших смерть; некоторых он убил сам, забрал их души во время колдовских обрядов. Сейчас смерть уверенным шагом приближалась к нему, и Кокэчу едва поборол желание убежать. Впрочем, не отвага удержала его на месте. Оружием шамана всегда были слова и заклинания, и найманы боялись Кокэчу даже больше, чем его отца. Бегство означало смерть, неотвратимую, как наступление зимы. Сын Мураха что-то прошептал и вытащил из ножен меч, но страх Кокэчу не пошел на убыль. В ровной поступи завоевателя было что-то, внушающее благоговейный ужас. Многочисленные армии не смогли остановить этого человека. Старый хан поднял голову, чувствуя его приближение, — так незрячие глаза находят солнце.

Чингис остановился и посмотрел на найманов. Он был высокий, его смазанная жиром кожа светилась здоровьем. В желтых, как у волка, глазах Кокэчу не заметил ни тени жалости. Шаман замер, а Чингис вытащил меч, покрытый пятнами засохшей крови. Сын Мураха шагнул вперед, загородил своего хана. Чингис взглянул на него с легким недовольством.

— Ступай вниз, мальчишка, если хочешь жить, — произнес он. — Сегодня я видел достаточно смертей.

Юный воин молча покачал головой, и Чингис вздохнул. Резким ударом он выбил меч телохранителя, а другой рукой вонзил ему в горло кинжал. Уже умирая, сын Мураха упал на Чингиса, раскинув руки. Тот, проворчав что-то, оттолкнул тело, и оно мешком рухнуло на землю.

Чингис неторопливо вытер оружие и сунул его в ножны. Вдруг стало заметно, что он очень утомлен.

— Если бы ты стал моим союзником, я бы достойно принял найманов, — обратился Чингис к хану.

Старик поднял невидящий взгляд.

— Ты слышал мой ответ, — произнес он неожиданно окрепшим голосом. — А теперь отправь меня к сыновьям.

Чингис кивнул. Взмах мечом — и ханская голова запрыгала по склону. От удара тело дернулось и завалилось набок. Кокэчу услышал, как кровь брызнула на камни, и почувствовал, что отчаянно хочет жить. Он побледнел под взглядом Чингиса и сбивчиво забормотал:

— Нельзя проливать кровь шамана, повелитель. У меня много силы, и я знаю, как ее обрести. Ударь меня — и увидишь, что моя кожа превратилась в железо. Позволь мне служить тебе, повелитель. Разреши возвестить о твоей победе.

— Что ж ты не помог хану найманов, а притащил его сюда на смерть? — спросил Чингис.

— А разве я не увел его подальше от сражения? Я видел во сне, повелитель, как ты идешь. И сделал все, чтобы облегчить твой путь. Разве не в тебе будущее племен? Духи говорят моим голосом. Я стою в воде, а ты — на небе и на земле. Позволь мне служить тебе. Чингис задумался, меч в его руке словно застыл. Перед ним стоял человек, одетый в темно-коричневый халат, дээл, поверх потрепанной рубахи и штанов. Дээл украшала вышивка, но багряные завитки стали почти черными от грязи и жира. Гутулы

[1]

на ногах шамана были подвязаны веревками; видно, прежний владелец выкинул их за ненадобностью. И все же в горящих на темном лице глазах светилось что-то необычное. Чингис вспомнил, как отцовского шамана убил Илак из племени Волков. Возможно, с того злосчастного дня судьба Илака была предрешена. Кокэчу со страхом смотрел на Чингиса, ожидая смертельного удара.

— Мне больше не нужны выдумщики-болтуны. Их у меня уже трое, и каждый утверждает, что общается с духами, — сказал Чингис.

В его взгляде блеснуло любопытство, и Кокэчу не стал медлить.

— Они щенки по сравнению со мной, повелитель. Смотри!

Не дожидаясь ответа, он достал из-за пазухи узкий клинок с грубой роговой рукоятью. Чингис поднял меч. Кокэчу остановил его свободной рукой и закрыл глаза.

Усилием воли шаман заставил себя игнорировать прохладное дуновение ветерка и обуздал гнетущий страх. Он начал читать заклинания, которые вбил в него отец, и впал в транс даже скорее, чем ожидал. Духи спустились к нему, под их ласками сердце Кокэчу забилось медленнее. В тот же миг шаман почувствовал, что покинул свое тело и наблюдает за ним со стороны.

Глаза Чингиса широко распахнулись от удивления, когда шаман воткнул нож себе в руку. Тонкое лезвие пронзило предплечье, но Кокэчу словно не ощущал боли. Чингис завороженно смотрел, как черное острие ножа прорвало кожу и показалось с другой стороны. Кокэчу медленно, почти лениво, моргнул и вытащил нож.

Он проследил за взглядом Чингиса. Тот пристально рассматривал надрез на руке шамана. Кокэчу глубоко вдохнул и ощутил, как транс, подобно льду, сковал все тело.

— Видишь ли ты кровь, повелитель? — прошептал он, зная ответ.

Чингис нахмурился. Не вложив меч в ножны, он шагнул вперед и потрогал овальную рану корявым пальцем.

— Нет. Полезное умение, — одобрительно проворчал он. — Ему можно научиться?

Кокэчу улыбнулся. Страха больше не было.

— Духи спускаются только к избранным, повелитель.

Чингис кивнул и отшатнулся. Даже на холодном ветру от Кокэчу разило как от старого козла, вдобавок воин никак не мог понять, почему эта странная рана не кровоточит. Хмыкнув, он вытер лезвие меча и сунул его в ножны.

— Я дарю тебе год жизни, шаман. Вполне достаточно, чтобы показать, чего ты стоишь.

Кокэчу упал на колени, уткнувшись лицом в землю.

— Ты великий хан! — По покрытым пылью щекам побежали слезы. Он почувствовал, как уходят, перешептываясь, духи, и опустил рукав халата пониже — чтобы скрыть быстро расплывающееся пятно крови.

— Да, — ответил Чингис и посмотрел на войско, ждущее его возвращения. — Мир еще узнает мое имя.

Чуть помолчав, хан заговорил снова — так тихо, что Кокэчу пришлось напрячь слух.

— Сейчас не время смерти, шаман. Мы один народ, и между нами больше не будет сражений. Я призову всех. Нам покорятся города, мы проскачем по новым землям, которые станут нашими. Женщины будут рыдать, и я буду радоваться их стенаниям.

Он посмотрел на распростертого на земле Кокэчу и нахмурился.

— Ты будешь жить, шаман. Я сказал. Поднимись с колен и следуй за мной.

У подножия холма Чингис кивнул своим братьям, Хачиуну и Хасару. За годы, прошедшие с того времени, как началось объединение племен, они обрели немалую власть, но были все еще молоды, и Хачиун радостно улыбнулся подошедшему брату.

— Кто это? — спросил Хасар, рассматривая Кокэчу в потрепанном халате.

— Шаман найманов, — ответил Чингис.

К ним подъехал еще один всадник и спешился, не отводя глаз от Кокэчу. Арслан был когда-то в найманском племени кузнецом, и Кокэчу его сразу узнал. Шаман вспомнил, что этот человек — убийца, которого приговорили к изгнанию. Неудивительно, что он стал одним из доверенных Чингиса.