Конн Иггульден - Чингисхан. Пенталогия (ЛП)

Поезд деревянных щитов внезапно остановился, когда воины, на которых падали камни, начали прикрываться мантелетами вместо того, чтобы передавать их вперед по цепочке. Субудай вынужден был прокричать несколько грубых слов, чтобы щиты двинулись дальше. Камни уже грохотали по деревянным заграждениям, производя шум, который болью отдавался в ушах. Субудай крепко взялся за первый щит, убедившись, что Чингис уже в безопасности. Полководец не надеялся, что хан отдаст свой мантелет, поэтому Субудаю стойло определенных усилий передать щит вперед. Щиты могли передавать, лишь поднимая их боком. Как только деревянное заграждение опрокидывалось над головой, как створка ракушки, оно упиралось краями в скалы, и его не требовалось поддерживать руками.

Снова оставшись без защиты, Субудай оглянулся на хана. Чингис волновался. Заметив, что у его военачальника нет щита, хан скорчил гримасу и пожал плечами, словно для него это сущий пустяк. Чингис снял с каменных уступов свой мантелет и, передав его вперед, потянулся назад за другим. Вокруг хана сыпались камни. Небольшой осколок ударил Чингиса по голове, брякнув о шлем, но новый мантелет прикрыл его. Хан снова был в безопасности, и Субудай вздохнул с облегчением.

Каменный дождь пошел на убыль, затем прекратился совсем, оставив раненых и умирающих под тяжелыми заграждениями. Если бы не доспехи, камни раздавили бы всех. Заметили ассасины деревянные мантелеты или просто закончились камни, Субудай не знал. Он готов был перевернуть небо и землю, чтобы поквитаться с врагами за ту боль, которую пережил от бессилия что-либо сделать.

Укрывшись большими щитами, воины передавали друг другу тяжелые молоты, и вскоре где-то впереди гулко зазвенело железо. Субудай сильно переживал оттого, что не видел авангард своего войска. Стена, которую пытались разрушить, находилась на расстоянии двенадцати лошадей, и ему оставалось только ждать и обливаться потом.

Субудай подумал, что мог бы разделать туши погибших лошадей и передать куски по цепочке назад. Но тут же расстался с этой идеей. Надо было выбираться из каменного туннеля, а свежевание лошадей потребовало бы времени, даже если нашлось бы пространство махать топором.

Зато Субудай понял, что погибших людей и животных можно накрыть мантелетами, чтобы задние ряды войска прошли по ним. Затея походила на осквернение мертвых, но без движения вперед не имело бы смысла и открывать железные ворота, ведущие в крепость врага.

Громкий грохот и раскатистое эхо оповестили о падении ворот, вызвав среди воинов разрозненные возгласы одобрения. Первые всадники рванулись вперед, но затем послышался их отчаянный крик, что-то невидимое сразило их. Субудай напрягал зрение, но даже тот призрачный свет, что попадал в ущелье, рассеивали теперь мантелеты, и разглядеть что-либо было почти невозможно. Прямо впереди него лежала убитая лошадь. Всадника придавило к скале мертвым телом животного. Из носа медленно текла кровь, а сам воин был бледен и недвижим. Субудай не знал, жив человек или нет, но отдал приказ без колебаний.

Он передал свой мантелет вперед, чтобы накрыть убитую лошадь и воина. Ближайший к ним всадник, подгоняемый полководцем, ударил пятками коня и направил того на шаткую платформу.

Под весом скакуна мантелет кренился, и перепуганный конь отказывался двигаться дальше, как ни пытались и воин, и Субудай принудить животное с помощью крика и брани. Всадник лупил коня ножнами до тех пор, пока не заставил его сдвинуться с места. Недовольно заржав, тот рванулся вперед. Перекосив лицо, Субудай последовал за ним, стараясь не замечать треска костей под деревянным щитом и убеждая самого себя, что человек уже мертв.

Завидев свободный проход, конь Субудая бросился вперед, и скакуна пришлось придержать. Субудай знал, что опасность, заставившая его людей замолчать навсегда, затаилась и ждет. Только один всадник остался теперь впереди и бешено мчался навстречу судьбе, выкрикивая боевой клич и размахивая мечом.

Когда Субудай проехал сквозь каменный коридор ворот, яркий солнечный свет ударил в глаза, почти ослепив его. Впереди что-то белело. Конь несся туда, к белому пятну, отчаянно пытаясь умчаться от смрадного запаха крови и смерти. Субудай яростно потянул за поводья, уводя коня влево, и несколько стрел просвистели под ухом. Всадник, что скакал впереди, не уворачивался от стрел. Они били ему прямо в грудь, но доспехи еще держали удар, пока вражеская стрела не пробила его почти в упор у самого горла.

Субудай жадно дышал, щуря глаза от яркого света, а из ворот уже слышался стук копыт. Монголы прибывали. Воины с переломами руки или ключицы больше не владели оружием, но мчались под стрелы, защищая своими телами тех, кто был сзади.

Лучники-ассасины были одеты в белые платья, распахнутые на груди и плечах из-за частой стрельбы. Привыкнув к яркому свету, Субудай заметил знакомый знак на теле врагов, и яростная злоба обуяла его. Он пустил коня на плотную массу облаченных в белые одеяния людей. Ущелье тянулось и заворотами, и места для маневра не было. Монголам, двигавшимся шеренгами по двое или по трое, оставалось либо пробить вражеский кордон, либо умереть.

Хорошо, что охваченные ужасом лошади мчались во весь опор. Монголы и не пытались остановить их. Конь Субудая налетел прямо на лучника, едва успевшего наложить стрелу на тетиву. Стрела просвистела мимо. Субудай рассек незадачливого стрелка, а конь сбил следующего лучника. Субудай оскалил зубы в презрительной усмешке, когда его воины начали пробиваться сквозь ряды противника. Стрелы били монголов в грудь, но доспехи были крепки, а лучники стреляли неважно. Несмотря на дурную славу, ассасины не были воинами. Они не закалялись ежедневными тренировками с того самого момента, когда начинали ходить. Они не умели нанести последний удар по врагу, превозмогая свой страх и боль. Воины хана были способны на это и поступали так всегда.

Дальше проход в горах оказался достаточно широким, чтобы в нем уместились пять всадников в ряд. Около сотни лучников стояли на галереях, высеченных в скалах, подобно ступеням. Но поток монгольских всадников им было не удержать.

Массированный удар стрел мог бы сбить передовые шеренги, но Субудай заметил, что ассасины стреляют неорганизованно, каждый сам по себе. Проносясь мимо одного из них, он с маху полоснул его клинком, оставив на теле глубокую рану. Конь Субудая был на исходе сил, две стрелы вонзились глубоко в его грудь. Лишь предсмертная агония еще заставляла животное бежать, но Субудай был готов к тому, что конь вот-вот упадет. И как только это случилось, Субудай выпрыгнул из седла, приземлившись у ног мусульманина. В тот же миг Субудай стремительно повернулся вокруг оси, распоров клинком глотку врага. Лучник упал замертво, но за ним стоял другой. Он лихорадочно пытался зарядить лук новой стрелой и в этот момент оказался беззащитен и совершенно беспомощен. Субудай подлетел к нему двумя большими шагами и пронзил голую грудь в том самом месте, где на коже темнела татуировка. Приметив третьего лучника, готового пустить стрелу, Субудай прикрылся руками и, возможно, получил бы тяжелую рану, если бы не помог всадник, сбивший лучника ударом ноги. Субудай благодарно поднял глаза. Его спасителем оказался Чингис. Он был измазан в крови, но ликовал.