Владимир Архипенко - Ищите связь...

Ну, конечно же! — завтра день тезоименитства государыни Александры Федоровны.

В суматохе комитетских дел адмиральша за весь день ни разу не вспомнила об этом, но теперь мерцающий вензель напомнил ей о том, что завтра она должна быть на торжественном молебне в Казанском соборе. Дома придется сразу же поручить горничной проверить белое парадное платье и, если надо, подгладить его. А что касается перчаток, то у нее есть две пары новых, присланных недавно из Ганновера дальней родственницей мужа графиней Гейдрих. Белые туфли тоже совсем новые. Но надо будет завтра с утра пораньше послать кого-нибудь из прислуги на Невский в цветочный магазин мсье Жерома — небольшая орхидея хорошо украсит ее платье.

Подъезжая к дому, она увидела стоящий у парадной двери черный закрытый автомобиль, поняла, что Николай Оттович дома. Это было приятным сюрпризом. Не далее как сегодня утром он звонил из Кронштадта и предупредил, что приедет завтра прямо к богослужению. Значит, что-то изменилось в его планах, и Мария Михайловна была очень рада этому. В последнее время, с тех пор как ее супруг назначен командующим морскими силами Балтийского моря, она слишком редко видела его дома.

Николай Оттович встретил ее на крыльце, поцеловал в щеку, открыл перед нею дверь и сам, отослав горничную, снял с жены пальто, повесил в гардероб.

— Что-нибудь случилось, Николя́? — спросила она. — Ты же собирался быть завтра…

— Ничего особенного — завтра утром еще до молебствия надо будет обговорить несколько дел, связанных с новыми кораблями, но тебе это, вероятно, неинтересно. Расскажи лучше, что у тебя нового в комитете? Много денег удалось собрать?

Марию Михайловну порадовало, что муж, как всегда, внимателен к ее делам. Отдав распоряжение об ужине, она прошла с мужем в гостиную и рассказала о сторублевой купюре октябриста Звегинцева.

Николай Оттович слушал ее, как всегда, со вниманием, но отнесся к рассказу скептически.

— Дешевые штучки, — сказал он, пожав плечами. — Знаю я этого Звегинцева — надут, как павлин, а скромником прикидывается. Уж кто-кто, а он прекрасно знает эту несносную трещотку Икскюль и уж совершенно определенно рассчитывал, что она всем растрезвонит о его великой добродетели. Расчетливость политического деятеля — не более того. И ведь смотри — в газете небось пропечатают завтра же о благородстве этого господина. А ему как раз реклама более всего и нужна.

— Скажи, Николя́, — поинтересовалась адмиральша, — он и в самом деле моряком был?

— Ну, как сказать? Он действительно кончил Морской корпус, служил что-то около двух лет, потом ушел в отставку. Но с тех пор себя великим знатоком флота считает, поучает нас в газетах, какие нам корабли строить и как их вооружать. Чаще всего банальности пишет, но с его мнением считаются. Как же! Он член думской комиссии по обороне! Будь моя воля — я бы эту безграмотную комиссию дилетантов к чертовой матери!

— Но, Николя́…

— Ах, прости… Привыкаешь на палубе к крепким выражениям, потом в приличном обществе и появляться неудобно.

В гостиную заглянула горничная, сообщила, что стол накрыт. Они перешли в столовую — квадратную комнату со стенами, облицованными темными дубовыми панелями. Большой овальный стол, покрытый накрахмаленной белоснежной скатертью, окружали два десятка массивных с высокими спинками стульев, обитых черной кожей. Над столом нависала причудливой формы венецианская люстра вся в хрустальных подвесках, давний свадебный подарок светлейшей княгини Ливен.

— Ты уж извини, — сказала адмиральша, — поскольку тебя не ждали к ужину, то специально не готовили. И предложить тебе почти нечего — есть холодная телятина, анчоусы, балык, ну, еще твои любимые маслины…

— И это ты называешь ничего? — улыбнулся Эссен.

Они сели за стол рядом. Адмирал, привычно заправив угол накрахмаленной салфетки, с аппетитом принялся за телятину. Впрочем, сколько знала его Мария Михайловна, он никогда не страдал отсутствием аппетита. Сама адмиральша вечерами по своему обычаю почти ничего не ела. Она ограничилась тонким ломтиком балыка и крошечным кусочком французской булки. Зато Эссен, как и положено здоровому мужчине, расправлялся с ужином за двоих.

В последний год во время его редких наездов домой она каждый раз видела его усталым, но сегодня это было особенно заметно — он непривычно ссутулился, под глазами набухли мешки. Ей показалось, что и седины у него прибавилось. Обрюзг он и постарел… А не так давно, всего восемь лет назад, в порт-артурские времена, он мог фигурой с юношей поспорить, а ведь уже тогда он был капитаном первого ранга, командовал крейсером. Чудеса храбрости творил на своем «Новике». Газеты — те безо всякого окрестили его героем Порт-Артура… Но она плохо представляла себе мужа в служебной обстановке, окруженного грубыми матросами, которые всегда казались ей на одно лицо.

В кабинете зазвонил телефон. Прибежавшая в столовую горничная сказала, что звонит адъютант морского министра.

— Какого черта я понадобился ему в такой час? — недовольно проворчал Эссен. Он бросил скомканную салфетку на стол и быстро прошел в кабинет. Вернулся очень скоро, и адмиральша обратила внимание на то, что муж чем-то озабочен.

— Странно, — сказал он, пожимая плечами. — Просил немедленно приехать в адмиралтейство. Хорошо, что я шофера не отпустил, приказал накормить на кухне… Скажи ему, чтобы шел к автомобилю.

Григорович встретил Эссена в дверях своего огромного, размером с теннисный корт, кабинета, крепко пожал руку.

— Слава богу, что ты в Петербурге оказался. Я уже хотел тебя из Кронштадта по аппарату Юза вызывать.

— А что за спешка, Иван Константинович? Случилось что-то?

— Понимаешь, Николай Оттович, навалилось такое… хуже чем в кошмарном сне. Врагу не пожелаешь… Был у меня только что Белецкий. Ты его знаешь — видный мастер полицейских дел. Сообщил, что прошляпили мы с тобой серьезнейшую беду. Ты не девица, в обморок не упадешь, так что скажу тебе сразу без подготовки: на судах гельсингфорсской эскадры подготовлено восстание.

— Да ты что, шутишь?!

— Хотел бы шутить… Но обстоятельства донельзя серьезны… Иди сюда к карте.

Он подвел Эссена к висящей на стене карте Балтийского моря и, взяв в руки тонкую полированную указку, провел ею от Гельсингфорса к Ревелю, от Ревеля — к Кронштадту, а затем к столице. Со слов Белецкого он рассказал, что именно таков маршрут восставших кораблей в случае успеха. Белецкий уверял, что если не принять немедленных мер завтра, то день спустя успех заговорщиков может быть вполне вероятен. Исполняющий обязанности директора департамента полиции предлагал не позднее чем завтра произвести аресты на кораблях по спискам, которыми располагает Финляндское жандармское управление, изолировав тем самым всех зачинщиков.