Антанас Венуолис - Перепутья

И, не выдержав, комтур Герман заплакал.

— Подожгли на наших глазах, — сквозь слезы продолжал комтур, — остальных погнали в Гродно как пленных, а мне, старому рыцарю, объявили постыдную милость… Не хотел я этой пощады, но меня с двенадцатью кнехтами переправили через Неман и приказали пешком отправляться в Пруссию через пущу Судувы и сообщить тебе, благородному магистру ордена… и всему ордену, что…

Комтур Герман спрятал лицо в ладонях и в отчаянии умолк. Ему подали воды и стул. Сев, он долго не мог начать говорить.

— Что этот предатель приказал тебе, брат комтур, сообщить ордену? — нетерпеливо спросил маршалок.

— Он приказал сообщить только так: ничто никому даром не проходит… и…

Комтур Герман снова захлебнулся плачем.

Вельможи внимательно слушали.

— Что — «и»? — потеряв терпение, спросил граф фон Плауэн.

— И что его мести еще не конец!

Все переглянулись и в задумчивости долго молчали.

Граф фон Плауэн отвел великого магистра ордена к окну и начал с ним шептаться. Маршалок ордена опустил голову и задумался. Потом он принялся ходить по залу, а все остальные смотрели на несчастного, измученного комтура Германа и не могли понять, то ли он совсем свихнулся, то ли прикидывается таким, желая избежать ответственности.

— А сколько осталось у нас заложников Витаутаса? — спросил комтура крепости стоявший возле окна великий магистр.

— Из важных — только князь Жигимантас 57 57 Жигимантас (Сигизмунд; 1365–1440) — великий князь литовский (1432–1440). Сын Кестутиса. Был заложником у крестоносцев с 1389 по 1398 год. , брат Витаутаса.

— А смоленский князь?

— По твоему приказу, благородный брат, он перевезен в Юрбаркас вместе с князьями и боярами Белза 58 58 Белз — город на севере современной Львовской области. .

— А Юрбаркас?.. Ах да, Юрбаркас уже взят! — и великий магистр ордена с выражением скорби на лице махнул рукой и вышел.

— Хитрый лис, всех заложников выманил, — вздохнул один из вельмож.

— Я уже тогда писал великому магистру, что и княгиню не следует отпускать в Литву, но никто меня не послушался, и вот что получилось, — заметил рагайнский комтур.

— Скажи мне, брат Герман, — обратился к комтуру граф фон Плауэн, — ты говорил, что тебя отпустили с двенадцатью кнехтами, с тобой пришли пять, а где же остальные семь?

— Один сбежал, околдованный лесными духами; двое погибли в трясинах судувских лесов; одного задрал медведь; одного пронзил стрелой дикий человек, а двое заболели лихорадкой и остались на границе Пруссии.

— А как же вы нашли дорогу через судувские пущи?

— Шли без всякой дороги и только следили, чтобы утром солнце было позади нас, а на закате — спереди; в полдень, когда тень самая короткая, мы держались так, чтобы солнце светило нам прямо в левый бок. И вот за одиннадцать дней добрались до прусских земель.

— И все лесами? — спросил граф фон Плауэн.

— Все лесами, достопочтенный граф. Иногда целый день шли, словно по подземелью, и только забравшись на высокое дерево, видели небо и солнце… Страшные леса, достопочтенный граф.

— А людей в судувских лесах встречали, жилища видели?

— Кое-где встречали, но люди, завидев нас, сразу убегали в пущу. Хозяйства они никакого не ведут, только репу сажают. Промышляют охотой. В хижинах повсюду находили сушеное мясо, орехи, грибы и печеную репу. Люди, которых мы видели только издали, выглядят очень страшно: полуголые, волосатые, на голове колтун. Единственное их оружие — это лук или палица, а любимая еда — печеная репа. В одном месте нашли мы что-то похожее на избы. Оказывается, там живут егеря Витаутаса, но и они, завидев нас, вскочили на лошадей и удрали. Встречали и совсем диких людей… Однажды смотрим: в болоте что-то копошится; подходим ближе — голые ребятишки: грязные, волосатые, животы раздутые, лица опухшие. Увидели нас — и как начнут визжать. Из кустов выскочил сначала мужчина с огромным животом, потом толстая, с большими грудями, словно мешками, женщина, и сразу умчались в лес. А детишки тут же попрятались в болоте. Даже поймать ни одного не успели.

— А какой дикарь пронзил стрелой кнехта?

— Да мы и не разглядели как следует: мелькнул в кустах колтун, просвистела стрела, кнехт и свалился.

— А почему, комтур, у тебя лицо такое, будто исколотое?

— Это комары судувских лесов покусали: сохрани господи, днем еще туда-сюда, а ночью — прямо-таки тучи. Если б я без огня хоть на часок заснул, выпили бы всю кровь до последней капли и через одежду.

— А где вы ночевали?

— В лесу. В неосвященных избах боялись спать. Все равно ночью не засыпали, а днем — какой там отдых: на землю ляжешь, небом накроешься, а комары даже дыма не боятся.

— Ну, а как злые духи — они вас не трогали?

— Как же не трогали; но у меня в щите были святые мощи, а в рукояти меча — горсть земли с гроба господня. Кроме того, целыми ночами, освященным мечом очертив круг, мы жгли костры, беспрестанно молились, перебирали четки и крестились на все стороны.

— И бывало спокойно?

— Какое там спокойно: целую ночь уханье, свист, стоны; то чихнут, то закашляются; но мы закрывали глаза и не смотрели, а только творили молитву… Один кнехт не выдержал и, когда злой дух чихнул, посмотрел… потом вскрикнул, заметался, перескочил через очерченный мечом круг и исчез в темени пущи.

— И вы не погнались за ним?

— Кто там погонится: только услышали, как что-то закричало, зашипело, загрохотало и с хохотом понеслось по лесу… Если б не мой щит и горсть святой земли, никто из нас не вернулся бы…

— А почему ты дрожишь?

— Меня все время лихорадит, достопочтенный граф, и голова страшно болит…

И комтур Герман снова спрятал лицо в ладонях. Помолчав, он обратился к собравшимся в зале братьям и сказал:

— Братья во Христе, достаточно нам проливать невинную кровь: литовцы такие же люди, как и мы… Простите меня…

Комтур Герман не только выглядел больным; казалось, что его кто-то сглазил, или он сам немного тронулся. Лицо его пожелтело, глаза лихорадочно блестели, щеки горели, а когда он говорил, то всем ртом ловил воздух и здоровой рукой поглаживал грудь. Маршалок ордена посоветовал ему отдохнуть, но комтур Герман сразу же отдал ему свой меч и попросил отпустить его в монастырь до конца дней. Потом комтур пошел в храм и, в ожидании ответа, лег крестом перед главным алтарем.

Страшные вещи рассказывали в Мариенбургском замке и остальные пять кнехтов, оставшиеся в живых. Казалось, они тоже были не в своем уме: очень усталые, пожелтевшие, исхудавшие, они все время кутались в шубы, дрожали, и трудно было отличить, когда они лгут, когда говорят правду и когда бредят.

Вечером собрался большой совет ордена.