Вольдемар Балязин - Верность и терпение. Исторический роман-хроника о жизни Барклая де Толли

Барклай же велел положить с собою в гроб именно эту — простую, стальную, но самую дорогую — друга своего Виктора…)

…Статс-секретарь государыни Александр Васильевич Храповицкий, душою и сердцем преданный ей и поверенный во многих ее делах, вот уже семь лет вел скрупулезнейший дневник, занося в него все, чему был свидетелем, что доводилось слышать и от самой императрицы, и от окружающих ее. Среди сонма событий, происходящих с пяти часов утра до десяти часов вечера — а именно столько длился рабочий день Екатерины, — записал Храповицкий и такое:

«20 апреля 1790 года. Возвратился Турчанинов. Сказать изволила: «Ингельстром и Ангальт, как хваты, на одних дрожках поскакали. Атака от нас со всех мест и в Парданоски на самого короля с трех сторон назначена 18 апреля, но до самого обеда Турчанинов стрельбы не слыхал…

21 апреля. Худой успех атаки, бывшей 19 числа, наши отбиты и ретировались. Принц Ангальт и Байков ранены.

22 апреля. Пришло известие, что Ангальт и Байков от ран умерли.

23 апреля. Плакали о принце Ангальте…

25 апреля. По известию обстоятельному в деле принца Ангальта убитых и раненых 503. Недовольны. Прискорбны».

И уже 1 мая, вновь возвращаясь к делу при Керникоски, Храповицкий записал: «Шли на три колонны, Байков свою разделил, попавши в два огня; принцева служила в ретираде; Бергман с Мещерским и не дошли. Очень видно, что шведы обо всем предуведомлены и каждую колонну готовы были, встретить».

А в последний раз упомянул Храповицкий Ангальта через восемь месяцев — в январе следующего года. Тогда велела Екатерина построить принцу мраморный мавзолей и поручила это своему любимцу — придворному архитектору Джакомо Кваренги, прославившемуся созданием многих ее дворцов.

Значит, запал государыне в душу наивный и добрый храбрец — Виктор Амадей Ангальт, оказавшийся сугубым ревнителем блага и славы своего нового Отечества…

Бой под Керникоски был одним из последних в этой войне. Правда, сразу же после того, как умер Ангальт, шведы попытались повторить свой успех, напав на Тобольский пехотный полк генерал-майора Денисова. На сей раз шведами командовал сам король, и им конечно же нужна была победа. Однако фортуна им изменила — пятнадцать часов дрался Тобольский полк и отбил все атаки королевских войск. Потери же полка были огромны, поэтому потребовался приток новых офицеров и солдат.

1 мая 1790 года прибыл туда и Барклай, заместив премьер-майорскую вакансию и получив очередное офицерское звание.

Вслед за тем главные боевые действия развернулись в Финском заливе. 22 июня русский флот одержал победу в сражении под Выборгом, но через месяц шведы взяли реванш в морском бою при Роченсальме, утопив пятьдесят русских гребных судов вместе с восемью тысячами солдат и матросов. В этой грандиозной трагедии чудом спаслись лишь остатки двух мушкетерских полков — Навагинского и Тенгинского, — часть десанта, размещавшегося на галерах гребной эскадры принца Нассау-Зингена.

Осенью оставшихся в живых мушкетеров свели в новый полк, назвав его Санкт-Петербургским гренадерским. Новым полком стал командовать князь Цицианов, перед тем служивший в Тобольском пехотном полку, где с мая 1790 года состоял и Барклай.

Полк еще формировался, а война меж тем шла к концу. И человеком, которому предстояло поставить в истории войны точку, был генерал Ингельстром.

В конце июля 1790 года бывший заместитель принца Ангальта Ингельстром возглавил русскую мирную делегацию на переговорах со шведами и уже 3 августа в деревне Веряля подписал договор о прекращении боевых действий. И хотя договор не дал ни России, ни Швеции никаких преимуществ и никаких территорий, но даже то, что был он ратифицирован Екатериной в тот же день, как доставили его в Петербург, свидетельствовало, как сильно был он нужен России. Подтверждением тому было и то, что Ингельстром мгновенно осыпан был благодетельным дождем наград, получив и золотую шпагу, и орден Андрея Первозванного, и чин генерал-аншефа.

А Цицианов и Барклай занимались формированием своего полка, коему определены были квартиры в Пскове и Порхове.

С юга приходили к ним отрадные вести, что Кутузов и Гудович одерживают над османами одну победу за другой.

В самом конце года узнали в Пскове и о блистательной победе Суворова, взявшего неприступный Измаил, а когда летом 1791 года формирование Санкт-Петербургского полка было закончено, Барклай подал рапорт об отпуске и впервые за все время службы — а шел ей уже тринадцатый год — взял «домовой, по обстоятельствам домашним, отпуск».

Лучшего времени для отпуска офицеру и придумать было нельзя: всюду царил мир, ибо и на юге уже брань утихла — князь Репнин и Юсуф-паша встретились в Галаце и подписали перемирие, оставив дипломатам дальнейший спор о том, на каких условиях замирят они государыню с султаном.

Быстро собрался Барклай в недальнюю дорогу — было от Пскова до Бекгофа ленивой рысцой трое суток пути.

Барклай был беден, скромен в расходах и бережлив. Двенадцать лет он жил только на жалованье, а оно и у штаб-офицеров большим не было. На жалованье нужно было столоваться, содержать себя в полном порядке, платить за квартиру и кормить лошадь. Собираясь в отпуск, Барклай купил и партикулярное платье, в котором мог он ходить На охоту и коноводить, сидя на месте кучера. Ибо офицерам управлять упряжью не дозволялось, но если офицер был в отпуске, он имел право не носить мундира, а тогда мог держать в руках хотя бы и вожжи.

Барклай взял напрокат легкую «польскую» бричку с кожаным верхом от дождя и, одевшись по-дорожному, приторочил к возку легкую походную палатку, загрузил баул и дорожный сундучок и ранним летним утром выехал из Пскова на рижский тракт.

Он ехал, наслаждаясь утренней прохладой и загородной тишиной, радуясь предстоящей встрече с кузеном Августом, жившим в Риге, а потом и долгому пребыванию в Бекгофе у дорогих его сердцу фон Смиттенов — тетушек и дядюшек, кузенов и кузин, племянников и племянниц его покойной маменьки.

Было совсем рано, когда выехал он из города. В это время года утренняя заря не успевала сменить вечернюю, и все же за шлагбаумом увидел он в поле мужиков-страдников, идущих за плугом или отправившихся на покос.

И мужики, и бабы, и подростки работали в полях и на лугах, отбывая барщину и трудясь на своих наделах, ибо летний день кормил год.

По-военному рассчитав время на маршруте, прикинув места ночевок — на сухих высоких местах, где одновременно были бы рядом и дорога и водопой, ночуя в палатке и тем сберегая деньги, Михаил на четвертое утро въехал в северо-восточный форштадт Риги.