Александр Быков - Чепель. Славное сердце

И солнце уже село а старшина княжий всё скакал с мечом, и вился вьюном, и меч порхал в его руках, как живой.

Князь Любомир, исполняя обещанное Изяславу Киевскому, вместе с Горынычем собирал войско. Сам Любомир на войну ехать не пожелал — там родственники разбираются. Зачем мешаться? Ещё будешь лично виноват не одному, так другому. Бранибора с отборной сотней князь от себя не отпустил, оставил в Белой Веже. Вершислава с охранной полусотней тоже не отдал. А сотник Судислав сам выпросил у князя, мол, не хочу никому больше служить, и тоже остался со всей сотней в крепости. Войско собрали быстро, несмотря, что осенью руки на пожинки могли понадобиться. Но уговор, дороже выгоды, особенно, как понимал благородный князь Любомир, дороже всего договор княжеский. Горыныч с войском в пять сотен доблестной беловежской дружины, тысячу лёгкой конницы из оруженосцев-помощников и четыре тысячи доброго пешего ополчения в конце месяца-травеня отправился в Киев.

В Белой Веже Элипранд гостил у радушно расположенных братьев Буривоевичей. Бранибор тут же взялся наставлять Элипранда военному делу.

— Может он военным не будет, но понимать, зато, будет. А в жизни себя оборонить, мужчине обязательно пригодиться.

Даже поднимал парня каждое утро обходить крепость.

— Нашему человеку там, на чужбине надо много знать!

Вершко учил двоюродного брата правильно держать лук. Ложить стрелу. Выпускать стрелы, не дёргая, плавно, нежно. Точно. И при этом быстро. По десять штук на один вдох. Не раз показывал приёмы мечного боя, ставил руку.

— Держи крепко! Во весь кулак сжимай! Больше у руки никаких положений нет — только твёрдое… Видишь, навершие у рукояти широкое — нарочно, чтобы рука не ёрзала. Взял в руку меч — всё, слился с ним в одно, он твоё продолжение. И твоей руки продолжение, и твоих мыслей, и всего норова!.. Ты ненавидишь врага — он тоже ненавидит. Ты щадишь — он тоже щадит. Ты решил обмануть — он тоже обманул. Ты — его душа. Он — твоя душа, твой стержень для битвы… В мирный час ты другим сделаешься. А в битве — вы одно.

… Сеча потому сеча, что в ней секут! Не гладят!.. Не жалей!.. Вот так с силой сечѝ! Р-раз! Отбил… Два-а! Руку отсёк… Три-и! Голову снял… И дале с разворота. Р-раз!.. Два-а!.. Три-и!.. И подшагнул, ежли не достаёшь, отскочил, подшагнул — ноги робят, отскочил. Р-раз!.. Два-а!.. Три-и!.. Четыре! — копьё отсюда летело! Разворот — набегает на тебя… Р-раз!.. Два-а!.. оставь его — у тебя угроза слева. Р-раз! Справа. Р-раз! Слева. Справа. Слева. Уйди от правого за левого! Р-раз!.. Два-а!.. Три-и!.. Следующий. Р-раз!.. Два-а!.. Три-и!..

— Ловко у тебя выходит, дядя Вершко! — восторженно горят глаза у Элипранда.

— Обучайся — у тебя получится!

— … А-а!

— Что?

— В руку отдало!

— Твёрже держи!..

Святояр сильно подружился с Элипрандом. Они и похожи как братья.

Дед хорошо подлечил своего друга Меркула. Тот совершенно перестал кашлять, сделался румяный и помолодел на внешность лет на… двадцать! Оказалось, что он мужчина в расцвете сил, примерно лет пятидесяти. Он сам был весьма рад. Помогал деду по хозяйству, рассказывал, чем сильна италийская наука. Поскольку трудился долгое время кораблестроителем, знал много интересного и по инженерной части, и по плотницкой, и кое-что по навигции, по звёздам на небе.

Наступил липень. Пѐкло на дворе всех утомило до невозможности. Говорили, что у Чехов горят и леса, и поля, и дымы стоят круглыми сутками не сдуваемые ветром, и люди не знают, куда деваться от пожарищ, и просто даже мрут, задыхаясь в дымах.

Волхв Стрыйдовг ежедённо становился посреди Беловежской крепости и взывал при всём народе к небесам о дожде, чтобы не покидали землю, чтобы не сделались сушь, и глад, и мор. И у нас иногда шли дожди-ливни, что земля промокала насквозь, реки после них бурлили, грозя выйти из берегов, гремели грозы, молнии лупили в землю с такой силищей, как будто настали последние дни сотворённого мира.

Волхвы, сидящие отдельно в капищах, приходили в селения и вещали, что гневаются родные боги за отступление, за предание веры предков. Грозили христианам, велели держаться подальше от священных рощ и дубов, не осквернять своим присутствием святых родных мест.

Ненависть к саксу у Вершко не была явной. Она скорее была похожа на отношение добросовестной хозяйки дома к мышам — мелкие докучливые твари бегают и грызут и се…т, где ни попадя. И основное желание такой хозяйки было бы вывести всю эту нечисть под корень, чтобы никогда больше и не вспоминать. Если бы такую добрую женщину заставить наблюдать за жизнью мышей, то вскоре она обнаружила бы, что их жизнь тоже имеет свои заботы, радости и печали. Она нашла бы, что прежде противные грызуны, на самом деле милые маленькие создания, которые тоже хотят кушать и делать всё, что положено живому существу. И что их маленькие глазки блестят как бусинки, и что они явно имеют право на существование. После этого погружения в другую жизнь прибить бедную маленькую мышку какой-нибудь палкой, что раньше она сделала бы без всякого колебания и сожаления, стало бы для этой доброй женщины очень затруднительно.

Конечно, Вершко не был сентиментален или особо жалостлив к подопечному саксу, но некое подобие уважения из-за длительного наблюдения, всё-таки сложилось. Вершко видел, что сакс не дурак, ведёт себя тихо, осторожен, ни разу не поддался на искушения, каких Вершко устроил немало. Сакс не клюнул своровать настоящую книгу Полесской Летописи, которую оставляли ему несколько раз в доступности. Он не стал приставать ни к дородным и нарядным, ни к простоватым девкам в княжьем дворе и вообще в крепости, хотя явно скрипел зубами и мычал по ночам от неустроенности личной жизни. Он даже не своровал ни ножа, ни гвоздя, ни верёвки, чтобы кого-нибудь в тихом месте прирезать или придушить по злобству натуры. Он даже не убежал, хотя вполне мог… на неискушённый взгляд. И никак не отреагировал на подсылов, что предлагали купиться, продаться, или втирались в доверие. На любые предложения одно сплошное: «Inschuldigen Sie bitte!» и «Nicht ferstehe»*. Вершиславу даже начинало порой казаться, что сам себе он и ошибся. Что Рихард Фишер просто крепкий, честный, добрый, довольно симпатичный человек, которому не повезло оказаться не в том месте и не в то время, и особенно не повезло с его Вершиславовым навыком стрельбы. Вершко изучил уже и манеру Рихарда двигаться, мягко перекатываясь с пятки на носок. И манеру смотреть немного исподлобья, как бы, не столько видя, сколько вспоминая. Видел, как Рихард украдкой разминается по утрам, делая и сильные выпады и резкие взмахи. Присматривался — какие… Нет, не мирный человек, боевые навыки оттачивает.