Александр Быков - Чепель. Славное сердце

Брыва ревел огромным туром-быком, рассекая кого-то пополам исполинским мечом, давя и глуша по трое, кого богатырским конём, кого могучей десницей.

Горобей правил конём одними коленями, как истинный центавр-китоврас, сверкал сталью двух клинков. Как мельница богов, отправляющая души непрерывным потоком прямиком в ад.

Кудеяр спешился и по колено в воде, ныряя между пик и мечей, как ваятель из кошмарного сна вурдалака, отсекал всё лишнее мечом и подправлял ножом.

Прытко успевал закрыться и ударить, и этого довольно.

А Вершко крутанулся вместе с конём, отклонил две, срубил одну пику, а сразу две пропороли его буланого коня. И, вырываясь из стремян, ища себе место, где нет смертельного железа, Вершко уже в себе плакал, что и этого коня не уберёг: «Что же это за судьба такая!!!» Снаружи кнехты увидели искажённое, но и освещённое яростью лицо, как выплеск крови, червонный плащ, сверкающий круг, описанный явно дорогим мечом, и даже отпрянули: «Князь!!! Простым наскоком не возьмёшь!»

Предводитель засады и два сотника из трёх — рыцари были здесь. Но Вершко был очень зол и гневен. На вероломных ляхов, на грабителей немцев, на нерасторопного себя, на потерю коня, на дурацкий маскарад. И в этом напоре ярости нападающие кнехты и рыцари показались ему жалкой кучкой недостойных негодяев. Он сам напал на них всех! Без щита. С одним мечом и в червонном плаще.

Немцы кричали, тыкали в него пиками, крюками, старались достать мечами, шестопёрами, клевцами, мешались друг другу. А он орал: «По-ор-рву-у-у!!! Мра-а-а-азь!!! За деревню!!!» — и крушил направо и налево, и вперёд, и назад, и по кругу, и с вывертом, и с наскоком, и с приседом, и по солнцу, и месяцем, и соколом, и вороном, и рысью, и пардусом, и бером, и росомахой*, и по-всякому раскидывал их, как щенят многовесных. Оружие часто вылетало из рук одуревших немцев, или даже разлеталось на куски. И кто-то из них всё падал в реку под ногами и больше не поднимался. А он всё крушил и крушил весь мокрый, потный, в брызгах воды, политый чужой кровью…

Старый вояка с выпирающим подбороком, стоявший во главе немцев, тот самый Берг и кричал, и приказывал, и подбадривал, и взывал к христианскому богу, борясь против Вершислава. И увидел, наконец, что нет на того пересилка, что попасть под кровавый меч бешенного руса может стать и его участью. Увидел, что вся битва проиграна, а другие русы ещё бо̀льшим числом мчаться страшной конной лавиной сюда, своим на подмогу. И, как грамотный стратег, решил, что только глупцы сопротивляются при явно проигрышном соотношении сил. Развернул коня и дал шпоры…

Река стала вся красной. Такой красной, что было видно рыбу под ногами. Много рыбы, в том числе передавленной. Битва закончилась полным уничтожением наёмников засадного отряда, за малым исключением. Солнце было как раз на вершине, сверкало отблесками на красной реке.

Русы потеряли пятерых! И Вершислав — буланого коня. А над рекой поднялось марево водяной пыли, и в ней засветилась короткая, яркая радуга. Славяне, задирая головы вверх, поснимали шеломы: «Прощайте, братцы! Слава Богам и Предкам нашим!» — думали о погибших товарищах.

— Ты, Вершислав, истинный БОЯРИН*! — говорил смеясь, подъехавший князь. — Яростен в бою как сам Перун! Оглянись, скольких ты один перемесил! Удивляешь меня всю жизнь!

— Да, браточек, этого я про тебя не знал! Снимаю шелом перед тобой. — Сказал Бранибор-багатырь и даже приклонился брату мокрой от пота головой.

— Вершко, ты как? — заглядывал ему в очи Святояр и ходил пересчитывать побитых братом.

Кудеяр, ставши рядом, спросил:

— Не зацепили тебя, Вершко?

А Вершко молчал. Вымыл в реке меч, стоя на берегу, обтирал его рукавами, осматривал, где царапины появились, не имея слов. Поводил плечами, не чувствуя ран.

Друзья и многие другие бойцы сошлись вокруг, обступили Вершислава и гордились благоговейно, молча. Пока Горобей не нашёлся:

— А что, может ему этот червоны плащ уже и оставить, всё равно весь продырявленый, хотя он и без плаща весь красный, как в плаще! Вообще же червонный плащ то и значит — «багрянец крови пролитой врагов!»

— Ну вот… не заминай мне в голове! — откликнулся Брыва добродушно. — видишь, человек не в себе. Надо было ТАМ помочь, а не ТУТ языком блевяскать*, такой умный!

— Я блевяскаю?! А что ты сам ему ТАМ не помог?! — хочу тебя спросить. — тоже без обиды парировал Горобей. — ты такой здоровый!

— Я был занят, разве тебе не понятно?

— А я, по-твоему, что — карасей разглядывал?

— Ты карасей шинковал, как капусту, я видел! По двадцать раз одного и того же всё тыркал, но зато быстро!

— А ты мог бы с такою своею силою и что-нибудь доброе уже сделать! Например, плотину от немцев, чтоб не лезли. Гляди, их больше, чем рыбы!

— Вот, что тебе скажешь?! — счастливо улыбался Брыва.

— Ничего не говори! Просто слушай! — так же в ответ посмеялся Горобей.

И Вершко улыбнулся, наконец, и потом сокрушённо махнул рукой:

— Это, наверно, с бати началось!

— Что началось?

— Да, кони мрут подо мной, как мухи!

— Жаль, конечно, коника, добрый был помощник. Вишь, тебя собой заслонил… Но не кручинься, братушка, твоё дело поправимое! Лишь бы на тебе мухи не жили, как кони!..

Полон нашли ещё дальше на три версты, в лесу — связанных, освободили. Небольшую охрану повязали без сопротивления. Селян привели ближе к месту побоища, где основная часть дружины отдыхала и перевязывала раны. Сказали селянам ждать, потому как, если самих дружинников побьют, то и селяне не спасутся. Пловда и Граник прискакали из разведки, сказали, что движется большой отряд немцев прямо сюда. Около тысячи конных. Будут быстрее, чем через час.

Любомир сидел в тени дерева с перевязанной правой рукой, лёгкая царапина над локтём, не до кости и рука шевелиться. Мечтательно поглядел в небо:

— «Речица, речица, ты волною грай, грай, речица, речица, хучей поспевай!»… Вот бы мир был! Сколько бы добрых дел можно было сделать!..

— А сейчас что делать будем? — спросил Вершко, лёжа на спине с травинкой в зубах.

— Всё идёт как задумано. — спокойно сказал Бранибор, сидя с прямой спиной, ноги сложены под себя. — Мы разбили три сотни. Потерь почти нет. Освободили полон. Опередили основные силы немцев. Сейчас надо только понять, как правильно сражаться дальше.

— Что-то не идёт мне ничего в голову, Бранибор. — сказал Любомир. Если уйти, селяне пропадут. Нельзя уходить. А нас неполные полторы сотни против тысячи. Ещё три десятка ранены, и все утомлены. Невозможно. Даже если мы поскачем отсюда сами, нас могут настигнуть по следам. У них могут быть кони свежее.

Угораздило нас на такую силищу немцев. Как раз после того, как большая часть нашего войска ушла. Даже если рыцарей там немного, скажем… сто, то всё равно — тысячу не раскидаешь.