Станислав Десятсков - Генерал-фельдмаршал Голицын

Так и вышло, манифест о наградах Петр все-таки подписал, но когда Василий Голицын с сотоварищи явились к нему в Преображенское благодарствовать, царь их не принял.

На зеленых лугах перед Преображенским князь Дмитрий застал воинское учение в самом разгаре. Потешные полки, семеновцы в синем мундирном платье, преображенцы в красном, стреляли шеренгами залпом, затем искусно сдваивали ряды и стреляли плутонгами — один ряд стрелял, затем падал и стрелял другой. Такой скорой стрельбы в старомосковских полках Голицын и не слышал.

Затем полки разошлись: семеновские отошли к лесу, а преображенцы построились в шесть шеренг и стали втыкать в дула фузей какие-то железки.

— Сие байонеты или багинеты, князь! Приспособление, введенное во французской армии военным министром Людовика XIV Лувуа. Немцы его переняли и называют штыком, — как знаток разъяснил князю Дмитрию генерал Гордон. Они вместе прибыли к Борису Голицыну, зазвавшему их на обед, и пока боярин беседовал в темной палате Преображенского с государем, генерал тоже решил посмотреть на экзерциции своих питомцев. Ведь Патрик Гордон, в промежутках между двумя Крымскими походами руководивший воинскими учениями потешных, а для формирования Семеновского полка передавший в него даже целую роту своих бутырцев, по праву мог считать себя военным наставником потешного воинства.

Но его истинным учредителем по праву мог считать себя только сам царь Петр.

— А вот государь-то уже стоит перед своими любимыми преображенцами! — отметил подъехавший к ним Борис Алексеевич. — Нет, чтобы откушать после совета, так отказался, поспешил в свое войско. Великим воином будет наш государь! — Хитрый боярин так нажал на слово наш, что было ясно, что там, в Москве, совсем иные цари. — Смотрит те, сейчас Петр Алексеевич поведет свой полк в атаку.

С холма, на котором стояли всадники, хорошо было видно, как подскакавший к строю преображенцев Петр выхватил шпагу и указал на выходивших из леса семеновцев. И точно: мерно забили атаку барабаны выскочивших впереди строя мальчишек-барабанщиков, и две линии стали сближаться по всем правилам линейной тактики.

— Петр Иванович, одолжите вашу подзорную трубу, хочу на братца своего взглянуть! — попросил князь Дмитрий.

— Гляди, гляди, подрос наш аника-воин, скоро с тебя ростом станет! — благодушно рассмеялся Борис Алексеевич.

И точно: впереди голубой волны семеновских мундиров князь Дмитрий ясно увидел знакомого долговязого подростка, выбивающего «атаку» так самозабвенно, словно идет в свою настоящую атаку на неприятеля.

— Вот Мишка, черт! Вырос-то как! — восхищенно вырвалось у Дмитрия Михайловича.

— На Преображенских лугах еще много воинов российских подрастет! — пророчески заключил умный боярин.

— Смотрите, сейчас будет штыковая атака! — призвал обоих Голицыных генерал.

И впрямь оба воинства, уставив вперед багинеты, бросились друг на друга. Но волны преображенцев и семеновцев не разбились, а прошли друг сквозь друга.

— Ловко! — восхитился князь Дмитрий. — Да, Петр Иванович, ведь при багинетах и копья солдатам не потребны? А мы-то с этими тяжеленными деревяшками до Перекопа тащились!

— И что же это ваш ученый воевода сию новинку хотя бы во вторую свою крымскую прогулку не прихватил? У него ведь вся государева казна в руках — мог бы у цесарцев багинеты купить! — резонно заметил Борис Алексеевич.

— Я говорил о багинетах князю Василию перед походом, но он отмахнулся! — с обидой проговорил Гордон.

— Таков он наш Василий! Ему бы все в амурах прохлаждаться. До дела же недосуг! — По сему язвительному замечанию боярина понятно было, как он не любил этого своего родственника.

— А вот нашему государю до всего есть дело, Петр Иванович. Поедем-ка ко мне, друга, на гостьбу, там за столом и о делах потолкуем. И государь там будет! Звон его войско-то уже к обеду по дороге пылит!

Боярин уже заворачивал лошадь, когда князь Дмитрий спохватился:

— Да мне с братом же поговорить надобно!

— Вот после обеда и поговорим. Вон где их палаточный лагерь разбит! — Боярин показал плетью на палатки, белевшие на лугу. — И никуда твой Мишка из них не уйдет! Он у тебя и впрямь прирожденный солдат! — Боярин, как всегда, говорил сентенциями.

Палата в Преображенском дворце, куда пригласил князь Борис Алексеевич своих дорогих гостей, совсем не походила на ту скромную каморку, где он только что совещался с царем Петром. Царица Наталья Кирилловна уступила своему советнику лучшие покои, ведая, что сие для дела, в коем решается и ее судьба, и судьба сына.

И многих именитых и нужных людей принимал в эти роскошные летние дни Борис Алексеевич. Были среди них и знатные бояре и окольничие, архимандриты и архиереи, богатые московские купцы гостиной сотни и стрелецкие полковники, пятисотники, а то и простые стрелецкие десятники.

Одни, как генерал Гордон сегодня, прибывали открыто, другие таились, входили с заднего крыльца.

Шла борьба за власть, канат перетягивали обе стороны — и партия Софьи, и партия Петра.

Припять генерала Гордона надобно было с особой почестью — ведь он командовал обоими выборными солдатскими полками иноземного строя, а в них 12 тысяч офицеров и солдат набиралось. Сила! Вторая сила после стрельцов!

Все это Борис Алексеевич подробно объяснил царице, и Наталья. Кирилловна постаралась, вспомнила, должно быть, старину, как принимала она гостей при покойном муже, царе Алексее Михайловиче! Голицын с удовольствием оглядел светлую столовую палату, убранную цветами, и роскошно сервированный стол, блестевший серебряной посудой (намять царице от мужа) и уставленный холодными старомосковскими яствами.

Стояли: розовая ветчина и заливные языки, аршинные колбасы и шейки грудные, соленые куриные желудочки и печень, свиные и говяжьи студни. Венчал же мясной стол целиком зажаренный молочный поросенок, набитый гречневой кашей. На рыбном же конце красовались: лососина с чесноком, стерлядь волжская и селедочка беломорская, краснела меж цветов семужка, выглядывала спинка белорыбицы, икорка блестела красная и черная. Запотели, поджидая дорогих гостей, графинчики с водочкой белою и темною, анисовой и можжевеловой, манили вина ренские и венгерские.

А к водочке были огурчики свежего просолу, цитроны и яблочки соленые.

К заливу стояли квасы яблочные, воды брусничные и малиновые.

— Постаралась матушка царица, ничего не скажешь. А попроси у нее липший грош на потешных, ни за что не даст! — сердито буркнул Петр, оглядывая столовую залу. — И для кого сие? — оглянул склонившихся в поклоне гостей. Уж не для Гордона или этих бояр седобородых — князей Троекурова и Прозоровского — старалась матушка? Ведь всем ведомо, что Иван Троекуров в большой чести у Софьи. Петр Прозоровский у брата Ивана в доверенных советниках обретается.