Станислав Десятсков - Генерал-фельдмаршал Голицын

— Так-то, чадо! — Царь снова надавил на плечо Михаила. — Да ты не скучай, я хотя и царь, а тоже с барабанной науки начинал. И, глянь, уже до первого бомбардира дослужился!

Но Михаил и не думал скучать. На другой же день он отправился в Семеновскую слободу, где Патрик Гордон и записал его во второй потешный полк, будущий второй полк петровской гвардии, названный вскоре по своему расположению Семеновским. И, отбивая барабанную дробь на Семеновском плацу, Михаил Голицын еще не ведал, что придет час, и будет он бессменным командиром семеновцев.

Семеновский полк создавался по образцу первого полка петровской гвардии — Преображенского, токмо мундирное платье было отлично от преображенцев — голубое, а не красное.

На площади Семеновской слободы уже к концу года красовалась двухэтажная полковая изба, которую окружали длинные одноэтажные ранние казармы. Все постройки были деревянные, и токмо заложенная тогда же полковая церковь должна была быть каменной. В казармах жил солдатский молодняк, но поскольку в новый полк были переданы две сотни старослужащих солдат из Бутырского полка генерала Гордона, многие из которых были женаты, то вскоре за казармами появились и десятки малых домишек, в которых жили эти солдаты с семьями. Из старослужащих солдат-бутырцев и назначили в основном сержантов для нового полка молодого царя. В полковой избе размещался не токмо полковой штаб, но и полковые запасы амуниции и оружия, в другом крыле находилась полковая лавка и кабинет лекаря, а на втором этаже были квартиры тех офицеров, которые не имели своего жилья в Москве или в Немецкой слободе. Здесь же проживал и сам полковник Чамберс, еще один шотландец, назначенный командовать полком по рекомендации все того же Патрика Гордона.

Чамберс был опытный ландскнехт, послуживший и в имперской армии цезаря Леопольда, и в наемных полках польского короля Яна Собесского.

В 1683 году он защищал Вену от турок и принимал участие в битве под имперской столицей. Тучный, багроволицый, он, с утра уже подкрепленный чаркой доброй водки, которую открыл для себя только в России, бодро распоряжался в солдатских экзерцициях на полковом плацу.

Солдат, набранных в основном из охочих московских дворянских недорослей, обучали ходить строем в линию тремя и шестью шеренгами, вздваивать ряды, привинчивать и отмыкать багинеты — штыки. Особенно трудным было учение огневому бою, для которого роты выводили на стрельбище, расположенное на лугу за слободой. Тут знай поспевай, коли не хочешь получить пулю в затылок. А чего стоило приготовить к выстрелу кремневый мушкет. Заряжали мушкет с дула посредством шомпола, по 16-ти командам, начиная с команд «открой полку», «сыпь порох на полку», «закрой полку», «мушкет влево», «приклад на землю», «вынимай патрон», «скуси патрон». Михайло поначалу все удивлялся своему сержанту Ефиму Малофееву, как тот не сбивался со счета, пока не кричал высоким голосом: «Взводи курок! Стреляй!»

Он даже спросил как-то об этом Малофеича (так солдаты звали сержанта своего взвода), когда столпились вокруг него солдаты на перекуре. Табачным зельем баловались тогда токмо офицеры-иноземцы да казаки на Дону, в Запорожском войске и гетманщине. В остальном московском войске, как и вообще на Москве, курить табак запрещалось Православной Церковью, объявившей табак дьявольской травой. Но в потешных полках курить разрешалось с ведома самого царя, который привык к табачной трубке, посещая Немецкую слободу.

Малофеевич же объяснял своим желторотым слушателям, что курить он стал еще со второго Чигиринского похода, где отбили они как-то у турок целую фуру с табаком.

— Как я все команды огневые запомнил, спрашиваешь? — Сержант разговаривал с молодым княжичем с какой-то особой почтительностью. — А как не запомнишь, княжич, коли ты стоишь в дозоре Сторожевого полка, а на тебя скачет дикий татарин и вопит, и арканом размахивает. Тут так — или ты его с коня свалишь, или он тебе веревку на шею и уведет в плен, а в Крыму продаст на какую-нибудь галеру-каторгу. Нет, тут и команды никакой не надо, руки сами все сделают! Ну да ладно, княжич, ты меня спрашиваешь, теперь я спрошу: а ведаешь, кто под Чигирином был первым воеводой Сторожевого полка?!

Михайло на вопрос сержанта покраснел, поелику еще от Иоганна знал, что первым воеводой в том полку был его отец Михаил Андреевич Голицын.

— Вижу, что помнишь своего батю, но того не знаешь, что орлом летал тогда боярин перед своим полком, а вторым воеводой при нем был Петр Иванович Гордон — он за второй Чигирин и генерала получил, потому как пробились мы к городу и всех наших людей из крепостцы вывели. Добрые были воеводы, о солдате всегда заботу имели!

«Так вот отчего Малофеич обо мне такую заботу имеет, ведь ни Шаховского, ни Белосельского и не думает звать княжичами, а меня в память о бате, знать, величает!» — подумал Михайло.

Сержант и впрямь опекал молодого Голицына, и к августу Михайло не токмо знал строй, но и бил из мушкета лучше всех сотоварищей.

— Первый стрелок во взводе, господин капитан! — доложил Малофеевич ротному, толстому и вялому австрийцу, прибывшему вместе с Чамберсом из имперских краев. Впрочем, австриец по-русски мог только, как и сам господин полковник, мастерски материться, потому с ним обычно был щупленький переводчик.

Но сегодня переводчик то ли запоздал, то ли заболел, и капитан Шарп пребывал в великом затруднении. «Кто знать немецки?!» — вынужден он был обратиться к строю солдат. И здесь Михайло опять был первым.

— Э, да ты, Голицын, не токмо лучший стрелок, но и толмач добрый!

Михайло сразу и не узнал спрыгнувшего с коня царя. Петр был без мундира, в белой рубашке и матросских голландских пузырчатых штанах, загорелый до черноты. Все это лето царь был или на солдатских учениях, или ходил по рекам Москве и Яузе на небольшом ботике вместе с корабельным мастером Франции Тиммерманом.

— Вот, господин полковник, а ты все жалуешься, что к тебе из Посольского приказа толмачей не шлют! — Петр весело повернулся к поспешившему приветствовать царя полковнику Чамберсу. — Михайло барабанщик добрый, и стрелок отличный, и по-немецки так шпарит, что даже твой венец его понимает. — Царь добродушно ткнул пальцем в толстое брюхо Шарпа.

— Ваше величество, позвольте мне его к себе в толмачи определить, хватит парню в барабаны бить! — весело подхватил Чамберс.

— А что, пожалуй, и хватит! Быть тебе с осени, Голицын, при полковом штабе! — согласился Петр и спросил: — А кто же тебя немецкой речи-то выучил?

— Да в усадьбе, нашей, в Богородском, наставник был немец, а потом братец, князь Дмитрий, всю зиму немецкому и латыни учил! — бодро отрапортовал государю Михайло.