Михаил Петров - Румянцев-Задунайский

Румянцев теперь уже твердо знал, чем кончится начатая кампания. Турецкая армия оказалась в расставленных силках, из которых ее могла вызволить только новая 100-тысячная армия. А столько войск султан прислать сейчас не мог. Ему надо было держать еще армию для защиты архипелага, где действовал русский флот.

Командиру ударного корпуса генералу Каменскому не терпелось пойти штурмом на Шумлу. В начале кампании его приходилось постоянно подталкивать, а тут сам рвался вперед. Он хотел доказать всем, что способен одерживать победы и без участия Суворова.

Суворова не было с ним уже более недели. Вскоре после сражения при Козлудже знаменитый генерал заболел лихорадкой и подал рапорт с просьбой о предоставлении отпуска для лечения. Румянцев удовлетворил его просьбу, хотя и понимал, что ссылка на болезнь была только предлогом, что подлинной причиной была ссора с Каменским. Не сработались два видных военачальника. Каменский обидел боевого товарища тем, что пытался приписать себе главную заслугу в победе над турками, одержанной при наступлении на визирскую армию.

В ответ на просьбу Каменского дозволить штурмовать, последний оплот визиря Румянцев через эстафетную связь направил ему ордеров котором не рекомендовал иных действий, кроме как «не выпускать неприятеля из Шумлы и тем не ослаблять наших операций на Дунае». Он допускал, что Каменский один мог справиться с Шумлой. При сложившихся обстоятельствах Каменский мог даже пленить визиря вместе с его армией. Но стоило ли на это идти? Визирь был нужен ему сейчас не как пленник, а как лицо, которое могло подписать мир на условиях, ему продиктованных. А в том, что визирь вынужден будет это сделать, Румянцев не сомневался. Русская армия не оставляла никаких шансов для спасения турецкой армии иным путем.

Правда, попав в силки, визирь продолжал торговаться. Он еще не давал согласия на принятие условий мира, предложенных Россией. Он просил перемирия и открытия нового мирного конгресса. Но от его писем уже веяло безысходностью.

Двадцать восьмого июня Румянцев получил от визиря очередное письмо, в котором он, снова поднимая вопрос о перемирии и конгрессе, изъявлял готовность направил в Журжу своих представителей для переговоров. Румянцев ответил незамедлительно. Он предупредил визиря, чтобы тот не посылал уполномоченных в Журжу, а вошел в сношение с генералом Каменским. Касаемо главного он написал следующее: «О конгрессе, а еще менее о перемирии, я не могу и не хочу слышать. Ваше сиятельство знаете нашу последнюю волю: если хотите мира, то пришлите уполномоченных, чтобы заключить, а не трактовать главнейшие артикулы, о коих уже столь много толковано и было объяснено. И доколе сии главнейшие артикулы не утверждены будут, действия оружия никак не перестанут».

Отправив ответ на визирское письмо, Румянцев вызвал князя Репнина, вернувшегося из отпуска.

— Займитесь изучением материалов Фокшанского и Бухарестского Конгрессов, — сказал он ему. — Вам придется подписывать мир с турками.

— А господин Обресков?

— Обресков застрял в Фокшанах, не скоро доберется, а переговоры могут начаться не нынче-завтра.

— Вы думаете, визирь согласится на мир без конгресса?

— Визирю некуда больше деваться.

Главнокомандующий не ошибся в своих расчетах.

Спустя два дня от Каменского поступило срочное донесение: визирь выслал к нему для отправки в главную квартиру армии двух уполномоченных со свитой из ста человек.

— Очень хорошо, — обрадовался Румянцев. — Я встречу их в Кучук-Кайнарджи.

Он отобрал из корпуса Репнина два пехотных полка, пять эскадронов кавалерий и с этим войском направился в селение, прославившееся неслыханной победой русских войск над превосходящим противником. Он избрал это место для встречи с турецкой делегацией не только потому, что оно должно было напомнить ей в несокрушимой силе русского оружия. Селение Кучук-Кайнарджи стояло на дороге Силистрия — Шумла, по которой направлялось подкрепление войскам, осаждавшим ставку визиря. Пусть турки своими глазами увидят, как велика угроза главному визирскому лагерю.

Уполномоченных визиря Румянцев принял не сразу. Их заставили более часа простоять у входа в селение, потом повели, пешком по дороге мимо войск, делавших вид приготовления к походу на Шумлу, и, наконец, сопроводили к большому глинобитному дому с виноградником.

— Фельдмаршал ждет вас, проходите.

В комнате, куда их привели, кроме Румянцева оказалось еще несколько генералов. Им представили всех: Гессен-Дармштадтский, брат супруги великого князя Павла, князь Репнин, дежурный генерал Игельстром, генерал-квартирмейстер Муромцев.

После обычных в таких случаях церемоний главный турецкий уполномоченный Ресми-Ахмет-эфенди вручил Румянцеву письмо визиря и сразу же заговорил о необходимости немедленно начать переговоры. Румянцев внимательно посмотрел на него и, ничего не ответив, попросил переводчика устно перевести содержание визирского письма.

Письмо визиря, содержало общие слова о желательности скорейшего мира.

«Я прошу всемогущего, — переводил переводчик, — ниспослать нам свое благословение к постановлению блаженного мира, и вашим дознанным мне благоразумием, проницанием, скромностью и храбростью, отличая и отделяя во всяком пункте трудное от нетрудного, я не сомневаюсь, что плод скромной вашей, твердости будет средством к облегчению сего дела, так как и я, ваш искренний, упражняюсь облегчить, сколько можно, затруднение от дел и ваше сердце то засвидетельствует…»

Едва переводчик закончил перевод, как уполномоченные снова стали просить начать переговоры. Румянцев медлил. Наконец заговорил:

— Видит Бог, как велико мое почтение к визирю. Однако в сей момент я считаю невозможным остановить движение войск к Шумле и потому нахожу открытие переговоров несвоевременным. Впрочем, — после небольшой паузы продолжал он, — я могу согласиться на переговоры, но только с условием, чтобы все было кончено и мирный трактат был подписан не позже как через пять дней.

Уполномоченные с минуту посовещались между собой; и объявили, что с условием фельдмаршала согласны.

— Сегодняшний день не в счет, — сказал Румянцев. — Переговоры начнутся завтра. Где и в котором часу — вас уведомят дополнительно. С нашей стороны переговоры будет вести сей генерал, — показал он на Репнина.

Когда турок повели в отведенные им квартиры, Муромцев широко перекрестился:

— Слава Богу, войне приходит конец.

— Потрудитесь заготовить два ордера, — строго сказал ему Румянцев. — Первый — Каменскому. Сообщите о переговорах да строго предупредите, чтобы не лез в пекло. Теперь нам потеря и одного человека дороже ста турков убитых. Второй ордер — Глебову. Сим уведомите его, что по обстоятельствам мирной негоциации я с малым отрядом остаюсь вблизи места мирных переговоров, общее командование армией вручаю ему. Задача такая: пока идут переговоры, держать противника в утесненном, запертом состоянии, укреплений его не атаковать.