Михаил Петров - Румянцев-Задунайский

Прошло около восьми лет с тех пор, как между европейскими монархами разрешился спор об австрийском наследстве. Фридрих Второй отвоевал тогда себе довольно жирный кусок. Уж кому-кому, а ему следовало бы успокоиться. Ан нет, большего захотел…

О новых захватнических намерениях короля в Европе поняли еще в январе 1756 года, когда между Пруссией и Англией была заключена Вестминстерская конвенция. В ответ на эту сделку Австрия заключила договор с Францией. Идя на такой шаг, австрийская Императрица Мария Терезия как бы предупреждала прусского монарха: сохрани благоразумие, если нападешь, я буду не одна… Фридриха Второго это не остановило. Его войска вошли в Саксонию, армия которой сдалась ему на милость.

— По нашим сведениям, — продолжал канцлер, четко выговаривая каждое слово, — Фридрих Второй собирается обменять захваченную Саксонию на Чехию. Кроме того, он рассчитывает посадить герцогом на курляндский престол своего брата Генриха. Но и это не все. Главная цель короля — превратить Польшу в вассала Пруссии, завладеть прибалтийскими землями.

Слушали его сановники и дивились: до чего же поднялся человек! А давно ли, изгнанный из двора вместе со своими ставленниками немцами-«временщиками», он лебезил перед всеми, искал новых покровителей? Многие тогда посмеивались, говорили, что прежней власти ему больше не видать. Зря посмеивались. Он снова у власти. Императрица, которая раньше и слышать о нем не хотела, теперь без него шагу не делает. Что касается тех, у кого он когда-то искал покровительства, теперь они сами ищут пути в его кабинет.

— Итак, господа, жребий брошен, — говорил Бестужев-Рюмин, обводя взглядом присутствующих. — Долг повелевает нам взяться за оружие.

Сановники не возражали. Да что возражать? Нельзя же давать в обиду приятельницу российского двора Марию Терезию! Конечно, война — дело разорительное. Потребуется много денег, а казна почти пуста. Но ведь может случиться и так, что война кончится сразу. Увидит король, какая несметная сила идет против него, и запросит мира. Пошел же он на согласие восемь лет назад! И сейчас пойдет. С такими великими державами, как Австрия, Франция, Россия, ему не справиться. А тут еще Швеция против него подымается. Всех ему не одолеть.

Вот только кто возглавит русское войско? Были в России славные полководцы, да не стало их. Ни одной знаменитости под рукой. Фельдмаршал Ласси, победитель шведов, умер несколько лет тому назад. Из старых фельдмаршалов в живых оставался Миних, но он прозябал в ссылке… Нет, с Минихом счеты кончены, главнокомандующего придется выдвигать из молодых. Но кого? По милости императрицы фельдмаршальское достоинство носили сейчас четверо — Трубецкой, Бутурлин, Апраксин и ее любимец Разумовский. Из них и выбирать нужно…

Как бы отвечая на вопрос сановников, канцлер объявил, что ее величество всемилостивейшая императрица удостоила чести быть главнокомандующим графа Степана Федоровича Апраксина.

Когда канцлер сделал это сообщение, в зале зашушукались… Все знали: Апраксин никакими военными талантами не обладал, к полководческому делу рвения не имел, хотя и воевал в турецкую войну под начальством Миниха. В Петербурге он известен больше как царедворец, а не генерал. Но коль принято такое решение, разве против что скажешь? А если и скажешь, канцлер на другую кандидатуру не согласится. Апраксин ему самый близкий и преданный друг, вот он его и выдвигает. А впрочем, если не Апраксина, кого же еще? Графа Бутурлина? Так тот не лучше…

Державшийся на конференции особняком, великий князь Петр Федорович, казалось, не принимал во внимание ни одного сказанного слова. «Вы можете говорить все, что угодно, но я останусь при своем мнении», — говорил его вид. Только один раз, когда канцлер выразил уверенность, что прусский король будет непременно разбит, лицо его вспыхнуло, и он посмотрел на него таким взглядом, каким удостаивают друг друга злейшие враги. В зале это заметили, и вновь началось шушуканье. Ни для кого не было секретом, что его высочество ревностно почитал прусского короля. Все знали также, что он ненавидел Бестужева-Рюмина и не считая нужным это скрывать. Канцлер отвечал ему тем же, хотя внешне старался быть учтивым.

Когда конференция кончилась и все стали выходить из зала, Бестужев-Рюмин вновь уловил на себе взгляд великого князя. Петр Федорович оставался на своем месте, нервно дергая плечом. Бестужев-Рюмин понял; что его высочество желает с ним поговорить, и, подойдя к нему, предупредительно поклонился.

— Итак, граф, война? — в упор глядя на него, спросил великий князь по-немецки.

— Видит Бог, противник сам принуждает нас браться за оружие, — с надеждой склонить его на свою сторону ответил Бестужев-Рюмин.

— А как тогда прикажете поступить с Англией?

— При чем тут Англия?

— Но вы же сами сейчас говорили, что Англия заодно с великим Фридрихом. А с Англией у нас договор.

— Вы имеете в виду субсидную конвенцию? — Канцлер многозначительно помолчал и тоном человека, уверенного в своем превосходстве над собеседником, продолжал: — Настоящая война вряд ли существенно отразится на наших отношениях с Англией. Англичане народ торговый, и торговые связи с Россией для них не менее важны, чем для нас. В этой войне у нас один открытый враг — Пруссия, и мы будем сражаться только с этим врагом. Прусский король будет разгромлен, — закончил он с желанием поставить собеседника на место.

— Или он разгромит вас! — поднялся великий князь.

И ушел, ничего более не сказав.

Весть о решении русского правительства начать военные действия против Пруссии застала Румянцева в Риге. Сюда он прибыл по ордеру генерал-аншефа, сенатора и разных орденов кавалера графа Петра Ивановича Шувалова, который до назначения главнокомандующим Апраксина начальствовал над всеми войсками, предназначавшимися к походу в Пруссию.

Более семи лет прошло с тех пор, как Румянцев остался без отца, своего строгого наставника. Недруги предсказывали, что без родительского глаза в высоких чинах ему не удержаться. А он удержался. Мало того, поднялся выше: в прошлом году ему было присвоено звание генерал-майора.

Румянцев был уже не тот кутила и забияка, о котором недоброжелатели сочиняли всякие непристойные анекдоты. Годы остепенили его. Он стал отцом семейства. В Москве у него росли три сына: Николай, Сергей и Михаил.

Что до связей с высшим светом, то после кончины Александра Ивановича они не ослабли. Самая младшая сестра Прасковья Александровна вышла замуж за графа Якова Александровича Брюса. Хорошо устроились и другие сестры. Родительница Мария Андреевна, как и прежде, была при дворе статс-дамою, находилась в добрых отношениях с великой княгиней Екатериной Алексеевной. Нет, румянцевская фамилия оставалась в почете.