Юрий Когинов - Багратион. Бог рати он

Гарнизон Мачина сдался без боя — более трехсот янычар попали в плен, захвачено тринадцать орудий. Корпус Маркова и казаки Платова следом вошли в Гирсов, а затем обложили Кюстенджи.

Багратион, бывший в корпусе Маркова, потребовал через парламентера безоговорочной капитуляции. В ответ — выстрелы со стен цитадели. Тогда главнокомандующий приказал подтянуть тяжелые орудия и открыть огонь. Над бастионом показался белый флаг: сдаемся! Однако турки поставили условие: не хотим в плен, дайте нам возможность уйти в Варну. В ответ требование Багратиона: сложите оружие и ступайте на все четыре стороны, но поклянитесь на Коране, что более не станете воевать против русских.

Громогласная победа ожидала армию Багратиона под Рассеватом, где находились главные силы турок. Здесь казаки Платова и пехота Милорадовича поистине проявили удивительную храбрость. Нещадное в сих местах солнце, голая степь, за которой непроходимые болота, и вдруг — горы… Такие препятствия, когда нечем дышать от зноя, казались непреодолимыми. Но русские воины все одолели и взяли Рассеват.

В донесении императору Багратион сообщил: потери противника — четыре тысячи убитыми, шестьсот плененных. Кроме того, взято семь тяжелых орудий и три знамени. У нас же убитых тридцать человек и сто девять раненых. Все, кто оказался смельчаком, кто сам шел в бой и вел за собою воинство, были перечислены поименно. И первыми среди героев в донесении стояли имена Милорадовича и Платова. Их обоих, по ходатайству Багратиона, государь произвел в полные генералы. Сам главнокомандующий был удостоен высшей награды Российской империи — ордена Святого Андрея Первозванного. Нижним чинам от имени государя было даровано по одному серебряному рублю.

Совсем недавно перед глазами Багратиона расстилалась белая гладь Балтийского моря. Куда ни бросишь взгляд — ни деревца, ни кустика, ни травинки. Лишь мертвое ледяное пространство, припорошенное снегом. И пронизывающий до костей мороз с ветром, берущим разбег на открытом со всех сторон пространстве в сотни и сотни верст.

Здесь — тоже ни деревца, ни кустика. И такое же, на много верст, безлюдье. Только прокаленная и твердая как камень земля дышит не хладом, а зноем. И так же дыхание воздуха отнимает у человека все его силы, от зноя во рту не хватает слюны. В степи же редко где встретишь воду. Оттого и не растет здесь, под, казалось бы, благодатным солнцем, ничего, кроме молочая и колючек, которыми пробавляются редкие стада овец.

Лишь изредка, после утомительного похода, когда вся спина станет липкой от пота и на губах уже выступит горькая соль, глаз человека увидит среди зноя и духоты редкий островок людского быта. То — бедные хутора, состоящие из глинобитных мазанок и камышовых загонов для скота. Изредка встретишь и сады, и даже виноградники. В воздухе дразняще запахнет жареной бараниною, вкусными плациндами — тонко раскатанными лепешками, что выпекают в здешних местах местные жители.

Кого они напоминают Багратиону? Знакомых с детства кавказцев? Может быть, чеченцев или грузин, может быть, армян, осетин и лезгин? Но скорее всего, почему-то итальянцев.

Впрочем, каждый народ — на свой манер, каждое людское племя — с особинкою, только ему и присущею. И они, молдаване и валахцы, — особенные по-своему. Вон медленно шествует по улице старик с длинными черными волосами до плеч. Следом за ним идет красивый черноглазый парень в какой-то расшитой яркою пряжею душегрейке. А за изгородью, в тени, прячется от солнцепека человек в фиолетовом бархатном кафтане, подпоясанном алою шалью, в голубой суконной шапке, похожей на дыню. Кто он — боярин, местный князь? Одно безошибочно можно утверждать: персона богатая и знатная.

Кругом — скрип телег, именуемых здесь каруцами, щелканье кнутов, визг и крики ребятни, снующей здесь и там неугомонными ватагами.

И снова перед колоннами русских солдат — степь и степь без конца и края. Так будет ли когда-нибудь конец этому царству духоты, пекла и зноя?

После взятия Измаила армия Багратиона покончила с крепостями Исакчи и Тульчи и, подойдя к сильно укрепленной крепости Силистрии, обложила ее.

Овладеть этою цитаделью — и откроется путь через Балканские горы к Белграду, будет положен предел покушениям турок не только против Валахии, но и Сербии. Вот тогда и наступит конец тяготам и несчастьям, смертям и кровопролитиям, которые одинаково угрожают и русским и турецким солдатам, а также ни в чем не повинным мирным народам, населяющим эти многострадальные земли.

Однако как преодолеть непреодолимое? Кроме отчаянного сопротивления войск визиря, что становится тем упорнее, чем далее в глубь Балкан стремятся пройти русские войска, есть еще один, вовсе непобедимый враг — время.

Как ни спеши, как ни торопи солдат на марше, но есть предел возможного. И он у природы, увы, более жесткий, нежели у человека. Собрав последние силы, сжав зубы и нервы, человек сможет, если того требует разум, свершить невозможное. Он чудом вырвется из тисков обстоятельств и как бы опередит время, подчинив себе и настоящий и даже будущий его ход.

Природе такое не дано. Ее ход размерен и на века определен Творцом. За весною обязательно следует лето, за летом — осень, за осенью — зима. И нельзя заставить природу-мать совершить некое опережающее движение, чтобы продлить, к примеру, ту пору года, которая сейчас необходима людям.

Армии Багратиона было необходимо, чтобы протянулось лето. Пусть с духотою и зноем, но — лето, а не неумолимо наступающая осень с нудными дождями, которые в одно мгновение сделают непроходимыми дороги, превратят всю степь в чавкающее непролазное месиво. А следом за осенью грянет и зима, когда в степи станет не лучше, чем было на ледяном насте Ботнического залива.

А из Санкт-Петербурга шли и шли требования: ускорить наступление. Только как сего достичь, коли на войне не бывает ничего постоянного? Военные обстоятельства мгновенно переменяются. И будь главнокомандующий хоть семи пядей во лбу, но на маневр ему нужно время, не говоря уже о необходимости иметь под ружьем полный комплект воинов, хорошо экипированных и сытно кормленных. Здесь же, когда ощутилось дыхание осени, армия истощилась и в собственных силах, и в провианте. И не было никакой возможности продолжать штурмовать неприступные стены Силистрии, а затем двигаться дальше.

Выходило даже: продлить успехи войск — значит самих себя погубить. Неумолимо близящиеся холода, бездорожье, пребывание в голой степи, когда ни укрыться под крышею, ни развести костра из-за отсутствия дров, — все эти напасти станут для армии бедствием. И беспощаднее, чем ядра и пули, чем ятаганы янычар, окажутся голод и болезни.