Юрий Когинов - Багратион. Бог рати он

Ныне и сами турки хотели бы вылезти из бойни, в которую они ринулись слишком уж опрометчиво: у богатыря для драки освободилась и другая рука.

Русский богатырь хорошо развернулся — и левою и правою рукою так двинул по оттоманским башкам, что, если бы не угроза зимы, мог бы освободить и земли за Балканами. Но теперь-то зачем точь-в-точь повторять прошлогодние намерения? К чему нам чужие задунайские просторы, когда к своим собственным пределам с западной стороны приближается другая война, что может оказаться более грозной, чем сия турецкая?

Мысль эта и была главною в Багратионовом плане весеннего наступления, что он предоставил царю. Силой оружия, внезапно приставленного к горлу, принудить оттоманских нарушителей спокойствия к миру, который они так вероломно нарушили.

И что же, оставить мысль о Балканском походе? Оставить! И более того, если потребуется, вернуть Молдавию с Валахией. Зато прекратить потери солдат в ненужной теперь войне и вернуть их — а это тысяч пятьдесят — к западным границам, где вот-вот может вспыхнуть война уже не с визирем, а с самим Наполеоном.

На сей точке зрения Багратион продолжал упорно настаивать и когда объявился уже в Санкт-Петербурге и предстал в Зимнем дворце пред государем.

— Рад видеть вас, князь Петр Иванович, — встретил его император своей обворожительною улыбкою. — Однако не скрою: вы доставили мне истинное счастье, если явились бы не с левого, как теперь, а с правого берега Дуная.

— Смею заметить, государь, что я явился с левого берега, оставив там армию здоровую и отменно кормленную, не отдав ее на растерзание голода, холода и болезням. И не взятую потом в полон янычарами.

— Я не узнаю вас, князь Багратион! — Улыбка исчезла с бело-розового лица царя. — Никому иному, кроме вас, в той ситуации, что возникла в Молдавии прошлым летом, я не мог доверить армии. Решительность, быстрота, натиск — сии суворовские заповеди ни в ком другом не находят такого полного отзвука, как в вашем сердце, князь. И что же из сего вышло?

— Вышло, ваше величество, главное: я спас армию, которая теперь явится в состоянии заставить турок подписать мир, — твердо произнес Багратион.

— И даже ценою уступок неприятелю уже завоеванных территорий? — В голосе царя явно обозначились нотки неудовольствия.

Вот тут он и повторил вслух, что последнее время не выходило у него из головы:

— Простите мою дерзость, государь. Однако случаются в истории такие моменты, когда выгоднее вернуть чужое, дабы не потерять свое. Вашему величеству известно, что я не трус. И решительный разгром врага — завещанная мне великим Суворовым манера вести войну, как справедливо вы изволили заметить. Так вот, чтобы как можно сподручнее было встретить врага наисильнейшего — с развязанными руками, не озираясь назад, за спину, — следует помириться с врагом меньшим.

Царь опустил глаза и медленно двинулся к окну, что выходило на Неву.

— Так вы, князь, серьезно полагаете, что войны с Франциею не избежать?

«А разве не из сих соображений исходили вы, ваше императорское величество, когда понуждали меня во что бы то ни стало идти на Балканы, намекая на возможное вмешательство французов на стороне турок?» — хотел произнести Багратион, но остановил себя.

— Пожалуй, сие не тайна. — Император сам ответил на свой же вопрос. — И особенно не тайна от моих генералов. Кому же, как не вам, военачальникам, заблаговременно думать о том, что может ждать нашу армию впереди. Наверное, нам и впрямь не следует забираться на Балканы. Это, в случае нападения французов, значило бы оказаться в западне.

Багратион просиял:

— Ваше величество совершенно верно изволили понять мою мысль, почему следует отказаться от Балканского похода и мириться незамедлительно, но с честью. А в наступление — идти непременно! Только — в другом месте. И — на другого врага.

Александр Павлович был уже у своего письменного стола и взял в руки листок, исписанный чернилами.

— Вот, князь, депеша, что как раз накануне вашего прихода мне принесли из военного министерства. Это донесение одного из самых доверенных мне лиц из Парижа. Послушайте. Не уловите ли вы некие общие с вашими мысли? «Прошло для нас время переговоров. Никакие снисхождения не поколеблют отныне намерения Наполеона напасть на Россию. Он не может терпеть в Европе равного себе и потому ищет нашей погибели. Война неизбежна, ваше величество, посему готовьте войска, спешите миром с турками, заключайте тайный союз с Англией. Спасайте Россию: от ее жребия зависит участь Вселенной».

Багратион подался вперед, чуть ли Не вплотную приблизившись к царю.

— Ах, какой молодец, какой ясный ум и дерзость мысли! — воскликнул он и, несколько отступив, поклонился. — Не могу сдержать себя и не поздравить ваше величество с тем, какими верными помощниками вы окружили себя! И знайте, я буду первым из тех, на кого вы всегда сумеете положиться, коли разразится гроза. Нет, ваше величество, не тогда, когда она грянет и может застигнуть нас врасплох. Теперь, теперь же следует нам, вашим верным слугам, расчислить весь ход событий и, по возможности, дерзновенно его упредить!

— Вы не о том ли, любезный князь, о чем и мой тайный агент? — Улыбка вновь обозначилась в уголках губ императора. — Вот что он, кстати, советует: «Коль нам суждено будет не миновать войны и в нее вступить, мы могли бы, упреждая неприятеля, двинуться к Висле, занять там крепкие позиции, устроить мостовые укрепления, посылать легкую конницу к Одеру, когда основные силы Наполеона будут еще в сравнительном отдалении от наших пределов».

«Я же как раз об этом и думал, когда обмолвился только что о наступлении в ином месте!» — вновь радостное чувство овладело всем существом Багратиона.

— Однако, ваше величество, — вслух произнес он, — для сего предприятия потребен доскональный учет всех условий. Самое первейшее — вслед за Турцией следовало бы перетянуть на свою сторону шведов. Взяли у них Финляндию — могут за то не простить. А ежели задобрить? К примеру, пообещать вернуть Шведскую Померанию на германских землях, что недавно аннексировал Наполеон? Иль чем другим этих шведов подкупить. Но основное — Австрия и Пруссия. Коли их давней непримиримостью к Бонапарту заручимся, встретим его с опережением.

Александр Павлович ласково посмотрел в лицо собеседника.

— Надеюсь, ты, князь, не обиделся, как начал я разговор? — Неожиданно, как, впрочем, часто бывало, когда хотел подчеркнуть особую расположенность, император перешел на «ты», — Непросто найти единственно правильное решение, особо когда рядом с твоим мнением — десяток противоположных. А по тебе я как бы сверил то, что зрело во мне самом, но на что, сознаюсь, окончательно не мог решиться. Тебя же прошу, прежде чем убудешь из столицы, побывай у Михаила Богдановича. Военный министр он недавний, но мнения его собственные и других наших генералов тебе бы небесполезно прознать. В чем-то, верно, сойдетесь, в ином окажетесь по разные стороны. Общему же делу — польза. И — о здоровье похлопочи; Сам ведаешь: Дела ожидают нас серьезные. Так что след быть, как говорится, во всеоружии. Но о разговоре нашем — молчок. Пока сие, о чем толковали, — тайна.