Юрий Когинов - Багратион. Бог рати он

Приговор короля и толпы был исполнен. Об этом в те же минуты объявили народу, что вызвало бурю одобрения и восторга. Король же в оцепенении, забился в самые дальние покои замка и в течение нескольких дней не хотел видеть никого, даже из самых близких людей, не ел и не пил.

И в Санкт-Петербурге в эти дни императрица также не спала и нервно ходила из угла в угол.

— Трус, тряпка, рохля! — говорила она о человеке, которым восторгалась в молодости. — И это тот, кого я боготворила. Что ж, он не пощадил своего брата, дал черни растоптать собственную честь и королевское достоинство. Тем самым дал мне право поступить с ним и его подданными так, как подобает монарху с решительной волей и твердым характером. Я не стану мешкать и ждать, пока пожар с Вислы перекинется на берег Днепра. Я погашу пламя там, где злоумышленники его разожгли, и велю затоптать все до последнего уголька, чтобы никогда уже не возникла ни единая искра. О, этому когда-то научили меня вы, «маркиз Пугачев»!

Императрица вспомнила, какой ужас пережила она, когда узнала о появлении самозванца, за которым — тьма разбойников.

Тень Петра Третьего, ее убиенного мужа, — вот Что заставило ее содрогнуться! Когда возникает бунт, где кровь затмевает людской разум, имя законного наследника престола — что священная Божья хоругвь.

А ежели ныне кому-то из преступников явится мысль ее трон — да в пользу законного наследника, сыночка покойного Петра Третьего — Павла [13] Великий князь Павел Петрович, будущий император Павел I (1754–1801), сын императора Петра III Федоровича и Екатерины II. Ввел в государстве военно-полицейский режим, в армии — прусские порядки; ограничил дворянские привилегии, проявлял самодурство. Убит заговорщиками дворянами. Его отец, Петр III (1728–62), внук Петра I. Вопреки национальным интересам России заключил мир с Пруссией, что свело на нет результаты побед русских войск в Семилетней войне. Ввел в армии немецкие порядки, был свергнут в результате переворота, организованного его женой Екатериной II; убит заговорщиками. ?

«Что это я, право, как настоящая баба? — остановила она себя. — В страхе любое пригрезится, только страхи — прочь! Это он, польский король, баба — я всегда была мужиком. И при Потемкине — царство ему небесное — мужиком оставалась. Он тешил себя тем, что мною управлял, а делал только то, что нужно было мне. Я же всего-навсего потакала его капризам. Я и теперь — уже три года после Гриши — справляюсь одна. Мне бы только решительного генерала сыскать, которого послать брать Варшаву.

Не один год связан с польскими делами князь Репнин, ныне генерал-губернатор литовский. Только много ли проку в нем? Хотя, каюсь, была у меня задумка сделать его фельдмаршалом. Однако много ли он побед одержал? Вельможную пани, княгиню Чарторыйскую когда-то, право, «взял». Судачат, Адам Чарторыйский — точная копия его, князя Николая Васильевича, и в его доме принят как сын… А что до маршальского звания, то вручить его надобно уже давно бы тому, кто не одну крепость у турок отбил, прославив русское оружие на всю Европу. Опричь того, и с восстаниями имеет опыт отменно расправляться. Стоило его против Пугачева послать, быстро утихомирил бунтовщиков. Не сомневаюсь — враз покончит с Варшавой…»

Так Суворов, к той поре уже граф Рымникский, получил приказ: сниматься с турецкого театра войны и идти штурмовать Варшаву.

Недавний покоритель днестровских и дунайских крепостей в белом летнем колете и коротком холщовом плаще поверх старческих острых и узких плеч, на приземистой казачьей лошадке нагнал русские войска, когда те подходили к Брест-Литовску.

В ту летнюю ночь Софийский карабинерный вместе с другими полками в час пополуночи при лунном свете перешел речку Мухавец и достиг Буга. Из Бреста и Тересполя русских заметили. Поляки выкатили на горушки три четырехпушечные батареи и открыли огонь.

Суворов, решил: в центр неприятеля ударит пехота, с флангов — конница.

Кони и пехота вязнут в песке, всюду рытвины и ямы, а чуть поднимешься выше — кустарник, а за ним лес.

Дважды наши атаки захлебывались. И тогда один из софийских эскадронов на нашем левом фланге взял еще, левее, да так круто повернул, что ударил оборонявшимся в тыл. Это был Багратион и его конники.

Одна из польских колонн почти вся полегла под острыми русскими саблями. Та же участь постигла и вторую цепь, и третью, когда в боевые неприятельские порядки врубились наступавшие в центре и справа.

Чудом уцелевшие стали уходить, оставляя победителям Брест и Тересполь. Но в том ли победа, что занять города, а противнику, хотя понесшему, изрядный урон, дать уйти? Бегущие переведут дух, соберутся вновь вместе, и — что же? — начинай с ними бой заново, опять теряя своих людей?

Багратион уже усвоил с Кавказа — так воевать можно без конца, ежели считать, что ты прогнал врага с какого-то места и сам туда вступил. А он, противник, из-за скалы, с вершины горы, откуда ты даже его не ожидаешь, бах-бах! И ты, считавший себя уже победителем, или оказался в окружении, или понес невосполнимый урон.

— Вперед! Не дай бегущим уйти! — скомандовал князь Петр.

Нет, бегущих не пытались непременно поразить острою сталью. Кто сам кидался на тебя с клинком или пытался сразить пулей, тот получал свое. Но бросавших оружие и поднимавших руки тут же отправляли в тыл, где собирали пленных.

Пятнадцать верст преследовали конники отступавших. Зато знали: впереди на немалые расстояния теперь не встретят серьезного сопротивления.

И все же драться приходилось часто. Седьмого июля, при Седлицах эскадрон Багратиона разбил выходивших из лесов и собиравшихся в боевую колонну повстанцев, взяв несколько десятков пленных.

Двадцать шестого июля с полусотней солдат был командирован в район Деречан, чтобы забрать там оставленный неприятелем фураж. Но неожиданно навстречу — полторы сотни всадников из так называемой народовой кавалерии. Перевес — один к трем! Но Багратион дает команду «За мной!» и врезается в середину колонны. Атака была столь ошеломляющей, что на месте осталось лежать до сотни поляков, а поручика, хорунжего и двух нижних чинов захватили в плен.

Сентябрь, двадцать первое число. Одним своим эскадроном бросился преследовать неприятеля, пытавшегося ударить под селением Татаровка. Гнался около десятка верст, пока не встретил свежие неприятельские силы. Они состояли из одного пехотного батальона и роты коронной литовской гвардии. И снова — атака вихрем. Враг разбит, в плен сдалось семьдесят человек.

Так, в схватках, прошел конец сентября и первая половина октября. И все — по лесным дорогам, прочесывая самые, казалось бы, непроходимые лесные чащи.