Виктор Поротников - Побоище князя Игоря. Новая повесть о Полку Игореве

— Вышеслав, я приехала просить тебя о помощи, — негромко промолвила Ефросинья, нарушив долгую паузу. — Только ты можешь помочь Игорю, а значит, и мне.

— Я готов помочь, но как? — растерянно произнёс Вышеслав. — Я же не князь и не вхож на высокие собрания. И гривны, полагаю, Игорю ныне нужнее моих советов.

— Помнишь, ты как-то составлял летопись Игорева княжения, — напомнила Ефросинья. — Так вот, я хочу просить тебя, Вышеслав, написать историю войн русских князей с половцами, начав с Владимира Мономаха и закончив походом Игоря к Лукоморью. Тогда Игорев поход будет казаться всем, прочитавшим историю, смелой попыткой повторить успех Мономаха. Заодно можно упрекнуть князей, соседей Игоря, в нежелании поддержать его, ведь отчасти так и было. Ярослав Всеволодович собирался выступить вместе с Игорем, но не выступил. Так кто больше виноват в неудаче Игоря?

— Боюсь, такой вопрос, коль прозвучит слишком громко, наделает много шума, — промолвил Вышеслав.

— Пусть, — сказала Ефросинья. — Чем больше шума, тем лучше.

— Игорь-то знает о твоём замысле? — поинтересовался Вышеслав.

— Не знает, — ответила Ефросинья. — И ты ничего не говори ему до поры. Для Игоря тот поход к Лукоморью — тяжкая рана в душе. Уверена, он будет против того, чтобы писать о нём для потомков.

— Та битва на Каяле-реке и мне по ночам снится, — задумчиво проговорил Вышеслав. — Хотя стыдиться за то поражение нельзя ни Игорю, ни Всеволоду, ибо оба покрыли себя тогда небывалым мужеством. Могли бежать, а не бежали. А сечу проиграли потому, что против них собралась вся степь Половецкая!

— Вот об этом и напиши, Вышеслав, — промолвила Ефросинья, подавшись вперёд. — Многие попрекают Игоря корыстью, мол, погнался за добром половецким, но люди забывают, что ради спасения войска Игорь захваченными сокровищами гати мостил на болотах. Ты же это сам видел. И как Игорь в сече стоял, знаешь. Так пускай и потомки узнают об этом.

— Слава Мономаха всё едино затмит доблесть Игоревых полков, — покачал головой Вышеслав. — Тут надо что-то иное измыслить. Не о сражениях с половцами писать, коих было великое множество, но что напасть половецкая приходит на Русь через княжеские усобицы. Писать о временах нынешних но не забывать и минувших, дабы в сравнении читатель мог постичь суть происходящего. Понять корень всех обид.

— Прекрасно, Вышеслав! — восхитилась Ефросинья. — Я знаю, у тебя получится: мысль твоя крылата, и зришь ты глубоко. Дерзай же! Мечом земли покоряют, а словом сердца!

На другой день Ефросинья уехала.

Для Вышеслава начались дни, заполненные долгими размышлениями, томительными исканиями слов « форм, чтобы полнее и доходчивее передать смысл будущего творения. Было ясно, что это будет не летопись войн с половцами и не пространное описание Игорева похода. Вышеслав задумал своё творение как обращение ко всем русским князьям, своим современникам. Вот только какими словами начать это обращение? И как увязать центральную мысль произведения, заключённую в сетовании автора на княжеские неурядицы нынешнего времени, с неудачным походом Игоря к Лукоморью?

С приездом в Путивль Владимира и его жены Вышеслав перебрался в терем боярыни Епифании. Он хотел было выстроить себе дом близ княжеского терема в детинце, но Епифания отговорила его. Уже не было никаких сомнений в том, что супруг Епифании сложил голову в сече с половцами, об этом поведали вернувшиеся из плена ратники-путивляне.

— Что я буду делать одна в таких хоромах, со служанками в прятки играть? — сказала Епифания зятю. — Переселяйтесь с Василисой ко мне, места всем хватит. И мне веселее будет, и вам хлопот меньше — дом не надо строить.

Озабоченность Вышеслава передалась и его жене.

Поздними вечерами Василиса, не дождавшись супруга в ложнице, спускалась с верхнего яруса теремных покоев на нижний этаж. Там в большой горнице за широким столом при свете масляного светильника сидел Вышеслав, склонившись над листами грубой бумаги с писалом в руке. Рядом стояла глиняная плошка с чёрной тушью.

Василиса неслышными шагами приближалась, держа горящую свечу так, чтобы случайно не загасить её, и садилась рядом с мужем на скамью.

Она понимала, что он занят не простым делом, но выполняет просьбу княгини Ефросиньи.

Иногда Вышеслав брал исписанный лист и вдохновенным голосом читал жене те строки произведения, которыми был доволен. После прочтения он неизменно целовал Василису в уста и шутливо похвалялся: «Ну чем я хуже Бояна?» Или: «А вот Боян такого бы не домыслил!»

Василиса как-то поинтересовалась у мужа, кто такой этот Боян и чем он знаменит.

— Был такой песнетворец в Чернигове ещё во времена прадедов наших, — пояснил Вышеслав. — Прославлял князей черниговских, предков нашего Игоря. Поначалу, говорят, был Боян дружинником, но в одном сражении лишился глаз. Тогда он оставил меч и взялся за гусли. Вот так.

Чаще, однако, Вышеслав бывал недоволен написанным и рвал на клочки листы с перечёркнутым текстом. Этими клочками потом служанка Оксинья растапливала печь.

Видела и Епифания, что с её зятем что-то творится. То отвечает на её вопросы невпопад, то сидит молча, уставясь в одну точку, и беззвучно губами шевелит. А то вдруг во время обеда выскочит как ошпаренный из-за стола и побежит записать какую-то мысль, внезапно его посетившую.

Василиса объясняла матери:

— Вышеслав поэму сочиняет о походе князя Игоря.

— Разве поэмы так сочиняют? — удивлялась Епифания. — Сел бы как-нибудь вечерком — ну иди днём, если ему вечера мало! — да и написал бы всё от начала до конца. Зачем суетиться? Вот уже больше месяца муж твой живёт как полоумный!

— Вышеслав хочет самого Бояна в сочинительстве превзойти, — горделиво сказала Василиса.

И она поведала матери всё, что узнала о песнетворце Бояне.

— Вышеслав — воин, где ему сочинительством заниматься, — проворчала Епифания. — Не в свои сани садится, видит бог.

Тем не менее в лицо зятю Епифания такого не говорила, поскольку глубоко его уважала и была готова терпеть любые чудачества. Тем более что Вышеслав не сам за поэму взялся, но выполняя волю Игоревой супруги.

Как-то глубокой ночью в канун праздника Введения Пресвятой Богородицы Вышеслав разбудил жену, спавшую крепким сном, и прочитал ей заключительную часть своего творения. Василиса спросонья соображала с трудом, поэтому не смогла должным образом оценить высокий слог поэмы. Глядя в сияющие глаза Вышеслава, она лишь пробормотала, что очень рада окончанию столь многотрудного дела и, упав головой на подушку, опять провалилась в сон.

Вышеслав же не мог спать. Расхаживая по теремным покоям, он всюду зажигал свечи и то начинал приплясывать, то негромко напевал. Под мышкой у него был свёрнутый в трубку пергамент с его поэмой. Время от времени Вышеслав прикладывал пергамент к щеке либо подбрасывал бережно, как ребёнка. Ему хотелось разбудить весь дом, весь город, поделиться своей радостью со всеми!