Андре Кастело - Жозефина. Книга первая. Виконтесса, гражданка, генеральша

«Не стану даже пытаться описать свое отчаяние, — рассказывает Гортензия. — У меня мгновенно исчезла всякая надежда на счастье или хотя бы покой. Я не могла постичь раскрывшийся передо мной характер. Он внушал мне страх за будущее».

И какое будущее!

Позднее она разрыдается, увидев, как ее муж наденет в спальне рубашку чесоточного: считалось — терапия эпохи! — что это выводит из организма «болезнетворные соки». Вследствие плохо залеченной галантной болезни Луи вечно хворает и ходит по врачам.

Скоро он начнет ездить с одних вод на другие со своими мозговыми явлениями, атрофией рук, нарушением двигательной системы и головокружениями. Спору нет, посторонним он кажется человеком серьезным, кротким, «со сдержанными и мягкими манерами», но в семейной жизни он довольно жалкая личность, вечно терзаемая пустыми подозрениями.

Словом, Жозефина, действительно, принесла дочь в жертву собственным интересам. Она вынудила ее выйти за полуинвалида и к тому же отвратительного маньяка.

Не догадываясь об этой драме, Жозефина в ночь с 8 на 9 января 1802 отправляется с мужем в Лион. Это первая ее официальная поездка. Ей сопутствуют снег, холод, ветер. После первой ночи, проведенной на почтовой станции в Люси-ле-Буа, она вечером 10 добирается до Шалона, а в 20 часов 11 января прибывает в Лион. Она первенствует на балах и концертах. На шелкоткацкой фабрике Барра, Теолера и Дютийе при ней изготавливают бархатный экран с ее инициалами. 20 января устраивается празднество — скорее в честь самой Жозефины, чем ее мужа. «Депутация лионских женщин, — свидетельствует очевидец, — подносит ей корзину цветов, которую она принимает с изяществом, не уступающим взволнованности. В глубине зала изображен Андрокл [259] Андрокл — по преданию, беглый римский раб, который встретил в Ливийской пустыне хромающего льва и вынул у него из лапы занозу. Когда Андрокла поймали и бросили львам в римском цирке, вылеченный им лев, тоже оказавшийся на арене, лег к его ногам. , вытаскивающий занозу у льва. Общее веселье подогревалось приятной музыкой, ослепительной иллюминацией, чудовищным скоплением народа, но, прежде всего, присутствием первого консула и его супруги».

Разодетая в шелка — разумеется, лионские, — она председательствует без Бонапарта, который в этот день становится прямо в Лионе президентом Итальянской республики — на празднестве, устроенном в Сент-Мари де Белькур, и восседает на эстраде под транспарантом: «Грации — союзницы доблести». Затем она присутствует на параде войск, вернувшихся из Египта. Бонапарт, следуя своей привычке, заговаривает со старыми соратниками. Какой путь пройден с того дня, как он, генерал Бонатрап [260] Бонатрап (букв, не кладущий охулки на руку) — народноэтимологическое переосмысление чужеземной для француза фамилии Бонапарт. , покинул их и тайно погрузился на корабль в Александрии!

На третий день, 2 7 января, консульская чета возвращается в Париж через Роан и Невер.

Жозефина так удачно маневрировала, так ловко прикидывалась, будто не скучает, выказала такое умение выслушивать комплименты и отвечать на них, сумела так ловко убеждать каждого, будто знает его и приехала только ради встречи с ним, что г-жа Бонапарт вписалась теперь в роль главы государства, исполняемую после Брюмера ее мужем. Поэтому в начале марта газеты сообщают, что «супруги послов, посланников и поверенных в делах иностранных держав представились г-же Бонапарт и каждая представила ей многих дам своей национальности, пребывающих сейчас в Париже».

В следующем месяце Жозефина, расположившись на трибуне, отделяющей хоры от нефа, присутствует в соборе Парижской Богоматери на торжественном молебствии по случаю подписания конкордата [261] Конкордат — соглашение 1801 между Наполеоном и папой Пием VII о легализации католической церкви во Франции и полном фактическом ее подчинении государству. . Она — несколько все-таки ослепленная — следит за церемонией приведения епископов к присяге, которую принимает ее муж: Франция вновь становится старшей дочерью католической церкви, что не мешает Бонапарту не расставаться со своим египетским ятаганом, а шестерку заводных коней перед его колесницей ведут под уздцы мамелюки. На челяди новехонькие зеленые с золотом ливреи, и она, как встарь, во времена королей, окружает парадные кареты, эскортируемые войсками в сверкающей амуниции. Бонапарт едет в экипаже, запряженном восьмеркой, в то время как двум другим консулам полагаются только шестерки, а членам правительства — четверки.

Прусский посол имеет все основания написать своему двору: «Все вокруг первого консула и его супруги возвращается к повадкам и этикету Версаля. Со всех сторон роскошные наряды, экипажи, ливреи, многочисленная челядь. Иностранцы и иностранные дамы, представляемые первому консулу и допускаемые в общество его супруги, тщательно отбираются одним из префектов дворца. Первый консул любит иногда поохотиться, и леса, где прежде охотились короли Франции и принцы крови, скоро будут зарезервированы за ним и офицерами его свиты».

В ожидании переезда в Сен-Клу, а затем в Фонтенбло, Большой Трианон и Рамбуйе, Жозефина в июне 1802 вновь отправляется в Пломбьер, по-прежнему надеясь излечиться от бесплодия. Кстати, Люсьен иронически бросил ей на прощание:

— Ну, сестрица, сделайте нам маленького Цезариона [262] Цезарион — внебрачный сын Цезаря и египетской царицы Клеопатры. .

Она путешествует как монархиня, ее эскортируют целые подразделения жандармов или карабинеров. В Нанси — большой обед в префектуре. На этот раз она предпочла бы побольше простоты, «Я чувствую, что не рождена для такого величия, — пишет она дочери по приезде в Пломбьер. — Я была бы счастливей, уединенно живя среди того, что мне дорого».

Едва она начала лечиться, как получает письмо от мужа, находящегося в Мальмезоне, где ее заменяет Гортензия, которая ждет ребенка: «Я еще не получил от тебя известий. Надеюсь, ты уже начала принимать ванны. Здесь нам всем немного грустно, хотя милая девочка отлично справляется с ролью хозяйки дома…

Люблю тебя, как в первый день, потому что ты добра и мила сверх всякой меры… Тысяча наилучших пожеланий и любовный поцелуй.

Весь твой».

Несколькими днями позже, 2 3 июня, он снова пишет ей:

«Получил твое письмо, добрая Жозефиночка. С огорчением вижу, что ты настрадалась в дороге. Но несколько дней отдыха, несомненно, поправят дело. Я более или менее здоров. Был вчера на охоте в Марли и слегка поранил себе палец, стреляя в кабана. Гортензия чувствует себя довольно хорошо. Твой дылда сынок слегка прихворнул, но поправляется. Думаю, что наши дамы собираются поставить „Севильского цирюльника“.