Юрий Слезкин - Брусилов

Брусилов резким движением придвигает свое кресло к столу, берется за ручку, обмачивает перо в чернильницу.

— Плохо то, что русский солдат должен ходить по их указке… По ним он судит о всем командовании, о всем начальстве.

— Солдат знает вас, Алексей Алексеевич! — мягко, но внушительно возражает Клембовский.

— Тем хуже! Меня считают исключением. А Мне бы слыть заурядным командиром, каких сотни. Так-то было бы куда лучше для России.

Три дня они пробыли вместе, мотаясь в машине вдоль фронта. За это время Брусилов успел расспросить Игоря обо всем, что тот хотел ему рассказать по приезде в лесничество.

Брусилов проезжал, и, видимо, сознательно, самыми «гиблыми» местами. Однажды, когда шла усиленная перестрелка, он приказал шоферу ехать прямиком по открытому месту. Был полдень, тени не было, палило солнце, и отовсюду была видна одинокая машина, подпрыгивающая по бугристому полю. Они держали направление на одинокое дерево, корявую ель, стоящую на ровном месте в нейтральной зоне. Машину начали обстреливать.

У дерева Алексей Алексеевич приказал остановиться, сошел с машины и, крикнув, чтобы его ждали, нырнул в оказавшийся поблизости блиндаж Шофер ворчал, обеспокоенный неумолкающей стрельбой. Игорь недоумевал, зачем понадобилось Брусилову подвергать себя понапрасну риску. Через четверть часа главнокомандующий появился сияющий, окруженный несколькими молодыми офицерами.

— Не убили? — смеясь, спросил он шофера.

— Никак нет, — угрюмо ответил шофер.

— И не могли убить, — подхватил Алексей Алексеевич, оглядывая присутствующих помолодевшими глазами. — Он думал, что я хочу показать свою удаль, подвергаясь опасности… А я хитрый. Бы видите это дерево? Оно служит ориентиром и нам и немцам. Кто же станет палить в него из орудий! А винтовочные пули не долетают…

Игорь уже много позже понял, что и этот случай служил главнокомандующему одним из своеобразных приемов подъема духа в людях: Алексей Алексеевич спешил рассеять во всех и в каждом уныние и заставить заострить «сметку». Он знал, каше настроения рождались в солдатской массе за последние дни неурядиц. Он не позволял созреть этим настроениям. Он напоминал всем, что с ними он — Брусилов, хитрый человек, каким может быть всякий, если не захочет дать себя в обиду. Он не уставал повторять:

— Каждое дело надо доводить до конца. Вот у вас сердобольное начальство не довело атаки до конца под предлогом, что много было потерь… По-вашему, хорошее начальство? Нет! Дрянь! Тряпка! Неуч! Если атака ведется правильно, грамотно, ее обязательно нужно довести до конца, и потерь будет меньше. Повторение незаконченной атаки обойдется еще дороже. Это знает каждый старый солдат. Отступающего нужно преследовать неотвязчиво, до полного разгрома… — И, хитро прищурясь, оглядывая слушателей, добавлял, точно доверяя глубокую тайну: — А если кто-нибудь там, наверху, испугается, что много потерь, и, не закончив дело, решит взяться за врага по-другому, то… тут уж нам с вами ничего не поделать — приказ перестроиться выполнить придется и как можно скорее, не теряя духа, — приниматься снова за добрую драку. А иначе что же выйдет? Кто-то там по сердечной слабости напутает, а мы ему должны помогать и дальше путать? Тебя толкнули, так ты и вовсе лег наземь? Так, что ли?

Двадцатого июля бой шел по всему фронту гвардейской и 3-й армии. Но напряженность его ослабела. Это почувствовалось тотчас же. Брусилов выехал в расположение 17-го корпуса 8-й армии, где решил лично руководить операцией, а Игоря спешно отправил в своей машине по его назначению, к Безобразову. В тот же день Алексею Алексеевичу доставили из штаба фронта телеграмму, извещавшую его, что из ставки пришло пожалование главнокомандующего Юзфронтом оружием, украшенным бриллиантами, за поражение австро-венгерских армий и взятие их сильно укрепленных позиций на Волыни, в Галиции и в Буковине 22–25 мая. Алексей Алексеевич прочел телеграмму мельком, садясь в машину. Игорь поздравил его. Главнокомандующий бросил по-французски:

— En ce moment cela ne m’interésse pas! [69] В настоящий момент меня это не интересует! (фр.).

Но когда Игорь уже отходил от машины, Брусилов неожиданно окликнул его и, задорно прищурившись, шепнул на ухо:

— Вру! Для меня это имеет значение именно теперь. Поеду в семнадцатый корпус хвастаться. Еще как пойдут за мной молодчики!

И, махнув шоферу трогаться, откинулся все с тою же озорной улыбкой на кожаную подушку сиденья.

Игорь приехал к Безобразову в самое неудачное время. Составленная Безобразовым директива для атаки вызвала решительные возражения не только штаба фронта, но и Ставки, на которую командующий уповал всего более. Все последние дни шли бесконечные препирательства между штабами Особой армии и Клембовским, ни к чему не ведущие.

Безобразов орал так громко, что Игорю, сидевшему в приемной, было слышно все от слова до слова. Безобразов допекал графа Игнатьева, почему тот не догадался тотчас же связаться с «этим солдафоном Клембовским» и заявить ему, что командующим уже даны словесные указания атакующим частям…

— Пусть теперь пеняет на себя. Нашлись няньки! Так нате же вам! Телеграфируйте им о неготовности к атаке… Видеть не могу эту лошадиную морду! — лаял Безобразов, и Игорь представлял себе, как он шлепает отвислой нижней губой и пускает пузыри. — У него только одно на уме — брать барьеры. Но я не желаю ломать из-за него шею. Я терпеть не могу concours hippiques [70] Конные состязания (фр.). . Буду проситься к Эверту. Этот никуда не торопится. Он любит думать.

Игнатьев несколько раз пытался приглушенным голосом прервать командующего, но напрасно.

Наконец Безобразов взвизгнул:

— Да что вы мне шепчете!.. «Там! Там!..» Ну и пусть сидит! И пусть слышит! Мне какое дело? Подослан слушать? Пусть слушает! Мне скрывать нечего! Меня и так все знают! Не выскочка. Это берейтора никто не знал. В корпусе его все «прындиком» звали за малый рост — и ничего больше… А впрочем, зовите соглядатая сюда. Пусть посмотрит…

И через минуту выскочил потный адъютант, растерянно шепнул Игорю:

— Вас просят, господин капитан!

В кабинете с приспущенными от солнца жалюзи, с нудным жужжанием мух, с затхлой духотой непроветренного помещения, со смешанным запахом крепких духов и пота встретила Игоря большая, тяжело дышащая жаба. Это было первое впечатление, настолько разительное, что Игорь сразу даже не сообразил, что он перед лицом генерал-адъютанта.

— Ну-с? — прохрипел Безобразов и уставился на Смолича выпуклыми слезящимися глазами. — Что скажете, ма-ла-дой челоэк?

Игорь, которому даже не ответили на его приветствие по форме, тем самым как бы желая подчеркнуть свое намерение не переходить на приватный разговор, выпрямился и в упор, не отрываясь, впился в расплывчатые черты генеральского лица.