Бен Кейн - Ганнибал. Враг Рима

Но пока что никто не обращал на них внимания. С непокрытыми головами, одетые в облегающие рубахи длиной по колено, из красной шерстяной ткани с белой полосой посередине и высоким горлом, они ничем не отличались от остальной молодежи из богатых семей. Такая одежда была куда практичнее, чем прямые длинные туники из шерстяной ткани и конические войлочные шапки, которые носили большинство взрослых, и удобнее, чем вышитые куртки и складчатые юбки тех, кто вел свой род с Кипра. На простых кожаных ремешках, перекинутых через плечо, висели в ножнах кинжалы. У Суниатона еще был заплечный мешок.

Хотя многие говорили, что они похожи, как братья, Ганнон не мог понять таких слов. Сам он был рослым и поджарым, Суниатон же — невысоким и коренастым. Конечно же, у обоих была темная кожа и курчавые черные волосы, но на этом сходство заканчивалось. У Ганнона было узкое лицо с прямым носом и высокими скулами, у Суниатона же оно было округлое, с вздернутым носом и выдающейся вперед челюстью. Конечно, подумал Ганнон, глаза-то у обоих зеленые. Необычная черта среди темноглазых карфагенян — видимо, поэтому их и считали родственниками.

Бежавший в шаге впереди Ганнона Суниатон едва не столкнулся с плотником, несшим несколько длинных кипарисовых досок. Вместо извинений он лишь задрал нос и двинулся дальше, к крепостной стене, до которой оставалась сотня шагов. Сдержав желание завершить дело, подтолкнув разозленного мастерового, чтобы тот упал, Ганнон тоже пробежал мимо, уворачиваясь и ухмыляясь во весь рот. Это было еще одно сходство, его и Суниатона, — дерзкое поведение, совершенно не похожее на обычную серьезную манеру держать себя, свойственную большинству их соплеменников. Часто это приводило к неприятностям, а еще это постоянно раздражало их отцов.

Спустя мгновение они оказались под огромным крепостным валом — тридцать шагов в ширину и столько же в высоту. Как и внешняя, стена на валу была сложена из огромных четырехугольных глыб песчаника. Множество слоев побелки отражали солнечный свет от стен, отчего те казались еще больше. Наверху был сделана широкая дорога, через равные промежутки располагались башни, и все сооружение внушало благоговейный ужас. Хотя внутренняя крепость на самом деле являлась лишь малой частью всей системы обороны города, Ганнон всегда любил глядеть на внешнюю стену, идущую вдоль моря, каждый раз, как ему доводилось выходить из ворот внутренней крепости. Шедшая с севера, от сухопутной границы города, она загибалась к юго-востоку, примыкая к двум гаваням, окаймляя их и уходя на запад. На крутых склонах севернее и восточнее и на юге, где море закрывало подход, сочли достаточным одной стены, но в западной части полуострова, примыкающей к материку, соорудили три рубежа обороны: широкий ров, высокий вал и огромную стену. Стены, общая длина которых превышала сто восемьдесят стадиев, были огромны, и в некоторых местах внутри них были оборудованы двухъярусные казармы. Там могли разместиться тысячи пехотинцев, кавалеристов с лошадьми и сотни боевых слонов.

Город, в котором жило больше четверти миллиона человек, тоже притягивал взгляд. Прямо перед ними располагалась Агора, большая площадь, по краям которой разместились здания государственных служб и бесчисленные лавки. Здесь жители города встречались, чтобы вести дела, показать себя, прогуляться вечером или проголосовать на народном собрании. Дальше располагался порт, уникальный в своем роде. Огромный внешний порт — торговый, прямоугольной формы, и внутренний — округлый, где стояли военные корабли. В торговом порту имелись сотни причалов, а военный был способен вместить больше двух сотен трирем и квинквирем в специально построенных для них укрытиях. К западу от порта располагался старый храм Баал Хаммона, уже не такой почитаемый, как прежде, но все еще сохранивший авторитет среди остальных. На востоке находилась Хома, огромный рукотворный полуостров, где причаливали рыболовецкие лодки и небольшие суда. Туда-то они и направлялись.

Ганнон безмерно гордился родным городом. Он понятия не имел, как выглядит Рим, главный и старейший враг Карфагена, но сомневался, что Рим смог бы соперничать с его родным городом в величии. Да и желания сравнивать Карфаген со столицей Республики у него не было. Он хотел увидеть Рим лишь единожды — тогда, когда тот падет, завоеванный армией Карфагена, прежде чем его сожгут дотла. Гамилькар Барка, отец Ганнибала, взрастил в своих сыновьях ненависть ко всему римскому, и Малх поступил точно так же. Как и Гамилькар, отец больше десяти лет воевал в Сицилии, в первой войне против Республики. Бесплодной и оскорбительной в итоге.

Ничего странного не было в том, что Ганнон и его братья в деталях знали подробности всех битв на суше и на море, длившихся на памяти целого поколения. Эта война стоила Карфагену жизней людей, территорий и огромных денег, но истинные раны залегли куда глубже. Гордость Карфагена втоптали в грязь, победив его на полях сражений, а всего спустя три года по завершении войны карфагенян оскорбили еще раз. Римляне вынудили Карфаген оставить Сардинию и увеличили контрибуцию. Это, как постоянно говорил Малх, еще раз доказало, что все римляне — лживые псы, лишенные чести. Ганнон был согласен с ним и ждал, когда же снова начнется война. Недовольство Римом среди карфагенян было столь велико, что начало военных действий было лишь вопросом времени. И скорее всего, они начнутся в Иберии. Очень скоро.

— Ты ел? — спросил Суниатон, повернувшись к Ганнону.

— Немного хлеба с медом, когда встал, — пожав плечами, ответил Ганнон.

— Я тоже. Уже несколько часов прошло. — Суниатон ухмыльнулся и похлопал себя по животу. — Надо бы что-нибудь еще с собой захватить.

— Хорошая мысль, — ответил Ганнон.

У них в лодке были глиняные бутыли с водой, вместе с рыболовной снастью, но еды там не было. А до заката, когда они вернутся, еще очень долго.

Сбегающие с Бирсы улицы не были прямыми и четкими, как наверху; они, скорее, напоминали многочисленные рукава в дельте реки, извилистые и узкие. Тут было очень много лавок с выпечкой, мясом, свежевыловленной рыбой, овощами и фруктами. Поодаль располагались лавки с серебряными и медными изделиями, благовониями, мастерские стеклодувов. У дверей сидели женщины, работая за ткацкими станками и болтая о недавних покупках. Рабы носили богатых граждан в носилках и подметали улицы перед входами. На каждом шагу были видны лавки красильщиков. Карфаген славился во всем мире искусством ловли пурпурных улиток и изготовления пурпура — краски, высоко ценившейся по всему Средиземноморью. Туда-сюда бегали дети, играя в салочки, гоняясь друг за другом по расположившимся через равные промежутки лестницам, прерывавшим идущую вниз, к морю, улицу. Навстречу попались трое оживленно беседующих, хорошо одетых взрослых мужчин. Узнав в них членов Совета старейшин — они, очевидно, спешили на то самое собрание, на котором должен был присутствовать и Ганнон, — юноша внезапно принялся с интересом разглядывать поделки из терракоты, выставленные в гончарной лавке.